Неизменная улыбка, быстрая реакция. «Я знаю, как уговорить вас, к примеру, купить у меня этот чай», — убедительно жестикулирует наш собеседник. Еще недавно опознать его можно было по единственной гулявшей в интернете фотографии. Мы сидим за столом с «гражданином Тимченко» — самым состоятельным бизнесменом из давних знакомых Владимира Путина.

Тимченко утверждает, что стал миллионером еще в 1990-е, а к концу 2000-х его компания Gunvor, поднявшаяся на торговле российской нефтью и нефтепродуктами, уже занимала третью строчку по выручке среди мировых трейдеров.

Нельзя не заметить, что восхождение Gunvor совпало по времени с приходом Путина к власти. В 2000-е на компанию приходилась значительная часть экспорта «Роснефти», получившей добывающие активы ЮКОСа, и треть всего российского морского нефтеэкспорта. Через Gunvor торговали уже ТНК-BP и «Газпром нефть», а Тимченко и вовсе записывали в акционеры «Сургутнефтегаза». Но всякий раз, когда СМИ пытались связать бизнес-успехи Тимченко с именем Путина, бизнесмен или его представители яростно отбивались в судах и ответных публикациях. А теперь, когда Gunvor проигрывает новые тендеры и многие связывают это с тлеющим конфликтом хозяина Gunvor и президента «Роснефти» Игоря Сечина, сам Тимченко настаивает: ничего личного, только бизнес.

Первое большое интервью для российского издания Тимченко дает в очищенном от любых характерных деталей пространстве маленькой переговорной — на 41-м этаже одного из московских бизнес-центров. Стол и стулья, панорамный вид из окна. Ищем глазами портрет Путина, но его нет. И на протяжении всего разговора Тимченко убеждает нас, что президент не имеет отношения к его успехам. Его ответы при этом часто начинаются со слова «вранье», а характерный жест поднятых ладонями вверх рук как будто свидетельствует: «Ребята, я тут ни при чем».

Как нам показалось, кредо Тимченко лучше всего можно выразить словами «гибкий путь к победе». Очень гибкий. Примерно так переводится с японского языка первая часть названия любимого Путиным клуба для занятий дзюдо «Явара-Нева». Forbes публикует расширенную версию интервью с миллиардером Геннадием Тимченко из ноябрьского номера журнала. 

— Вы давно перестали быть просто Геннадием Тимченко. Едва ли не каждая публикация о вас начинается со слов «друг Путина». Вы действительно друзья с президентом?
— Как я могу на этот вопрос ответить? Наверное, вы должны спросить Владимира Владимировича об этом.

— Но вы-то его своим другом считаете?
— Понимаете, мы знакомы уже много лет, периодически встречаемся. Сейчас это связано в основном со спортом и с работой Российского географического общества. Я очень уважаю Владимира Владимировича. Мне кажется, это тот лидер, который нужен сегодня России. Владимир Владимирович — очень глубокий, взвешенный человек. Он умеет слушать. Можете говорить что угодно, но это тот человек, который реально очень много сделал для России. Без него у нас давно уже не было бы страны, и мы бы распались, как это предсказывал [Збигнев] Бжезинский. Я вспоминаю, как в 1990-е мы отказались от партийных билетов, когда в очередной раз ввели карточки, по которым можно было купить несвежую колбасу или кусок костей без мяса. Моя жена в Петербурге за этим всем по два-три часа стояла в очередях с номерками. Сегодня мы живем в другой стране, и в этом значительная заслуга президента.

— Вы часто видитесь?
— Нечасто. Недавно была встреча в Сочи — Владимир Владимирович пригласил хоккеистов, олимпийских чемпионов, с женами. Я тоже присутствовал, как представитель КХЛ. Иногда мы даже встречаемся на льду. Я, к примеру, участвовал в матче между сборной любительской лиги и олимпийскими чемпионами на Ходынке, где Владимир Владимирович забил шайбу.

— Бизнес-вопросы, пользуясь случаем, обсуждаете?
— Никогда! Мы действительно общаемся больше в связи со спортом. Я и мои партнеры, к примеру, одними из первых начали спонсировать клуб «Явара-Нева». Кстати, у этого названия интересная история. Мы все очень любили японскую кухню и в 1990-е годы едва ли не первыми открыли в Петербурге японский ресторан «Сёгун», который только в прошлом году продали. Владимир Владимирович тогда еще не был ни премьером, ни президентом и, если не ошибаюсь, работал в администрации. И вот в этом ресторане собрался как-то попечительский совет клуба, и мы обсуждали название. Я пошел за советом к нашему повару-японцу, который и сам приличный очень дзюдоист был: «Слушай, как нам клуб назвать?» Он говорит, назовите «Явара» — это старое название дзюдо и переводится приблизительно как «гибкий путь к победе». Владимир Владимирович заметил тогда, что название хорошее, но надо бы привязать его к месту, и предложил назвать клуб «Явара-Нева». И вот наш клуб уже девятикратный чемпион Европы.

— Идея создания клуба чья была?
— Не помню. К нам с партнерами по компании «Кинэкс» («Киришинефтехимэкспорт». — Forbes) пришел [Аркадий] Ротенберг. Предложил этот проект, так мы и познакомились. Ему нужны были деньги на клуб, мы уже были состоятельными бизнесменами и согласились помочь.

— То, что вы стали состоятельным бизнесменом, принято связывать как раз с приходом Путина к власти. Вы эту взаимосвязь прослеживаете?
— Эта теория все время повторяется в прессе. Приведу один аргумент: в 2000 году, когда он стал президентом, я уже был 28-м в списке крупнейших финских налогоплательщиков, я уже был миллионером.

— Но стали-то миллиардером?
— Извините, но если вспомнить о чековых аукционах, скажите — за какие деньги олигархи 1990-х получили все свои компании? За десятки, сотни миллионов. А сегодня сколько они имеют? Миллиарды. То есть произошло кратное увеличение. Вот и у меня все то же самое, только я никогда ничего не приватизировал. Даже «Кинэкс» приватизировали мои партнеры, когда я был за границей, а я свою долю купил потом на вторичном рынке. Я в нефтяном бизнесе с 1987 года. Что вы думаете, я за эти 25 лет не мог денег заработать?

— Расскажите вашу версию: как вы, инженер-электрик по образованию, стали таким крупным нефтетрейдером. С чем был связан выбор специальности, кстати?
— Я окончил Военно-Механический институт в Петербурге. Не скажу, что выбор был осознанным — просто папа был военным. Мы из-за этого часто переезжали — в шесть лет он увез меня из Армении в ГДР, а школу я заканчивал в небольшом городке под Одессой. После института я по распределению пошел работать на Ижорский завод под Питером. В Советском Союзе как раз тогда сделали упор на строительство атомных станций, и [председатель Совета министров СССР Николай] Рыжков решил, что молодым специалистам на профильном производстве нужно платить двойной оклад. Мне, мастеру цеха, платили 280 рублей в месяц, профессор в университете тогда получал 300 рублей. Но я работал почти два года в жутком режиме — четверо суток утром, четверо — вечером, и четверо — ночью, между ними — полтора дня выходных. Спать приходилось в автобусе, держась за поручень: из Питера ездить нужно было с тремя пересадками. Мы с женой тогда в Петербурге комнату снимали, родилась первая дочь. Она у нас сначала в чемодане спала, не было денег купить кроватку. Ей сейчас 30 лет, но она до сих пор это вспоминает.

— А «революцию» вы как встретили?
— Уже во внешнеторговой организации. Мастером на заводе я проработал пять лет, а потом нам срезали премию. И когда однокашник предложил мне перейти на его место в управление внешних связей на заводе, я долго не раздумывал. После огромного цеха, где руки вечно по локоть в масле, эта работа казалась очень интересной, с перспективой ездить по всему миру, участвовать в выставках. Меня взяли, потому что я неплохо знал немецкий, а им нужен был инженер, который понимал в строительстве и в оборудовании. Я хотел тогда поступить в Академию внешней торговли, но, чтобы туда попасть, нужно было быть родственником Ленина или иметь похожие серьезные основания. Как минимум нужна была рекомендация обкома партии.

— В органы для этого не надо было вступать?
— Нет, в органы не надо было. Или вас интересует, что про меня пишут, будто я сотрудник КГБ и там с Путиным познакомился?

— Но ведь пишут же…
— Вранье! Я всегда был на виду. Думаю, финны, когда выдавали мне паспорт, серьезно все проверяли. Я все-таки десять лет прожил в Финляндии.

— Но в партии-то вы были?
— Да. Хотя меня долго не принимали. Ну не брали тогда инженеров в партию, только рабочих. В результате меня все-таки приняли, и я даже был секретарем партячейки, когда работал в «Кинэксе». Но получить внешнеторговое образование не успел, «революция» случилась. Накануне, когда в очередной раз ввели карточки, мои однопартийцы — а нас с [Андреем] Катковым и [Евгением] Маловым всего трое было в ячейке — заявили категорический протест. И со словами «просьба более нас коммунистами не считать» сдали мне партбилеты. Я пару месяцев еще за них взносы платил, штампы ставил. А потом и сам сказал: все, до свидания. Дальше вы все знаете: демократия, либерализм (вместе с гендиректором «Кинэкса» Адольфом Смирновым Катков и Малов стали в итоге партнерами Тимченко в его первом крупном бизнесе — компании «Кинэкс». — Forbes).

НАЧАЛО БИЗНЕСА

— Вы как-то сказали, что трудоустройство в «Кинэкс» стало вашей первой большой удачей в жизни. Как вы туда попали?
— В 1987 году Рыжков издал постановление, по которому около 70 предприятий получали право внешней торговли. Среди них был и тогда еще государственный «Киришинефтеоргсинтез» (Киришский НПЗ). Я к этому времени по рекомендации того же однокашника с завода уже трудился в Управлении внешней торговли по Санкт-Петербургу. На Киришском заводе с внешним миром никто не общался никогда, они там ни одного контракта в глаза не видели. И тогда коммерческий директор завода Адольф Смирнов пришел в наше управление и нашел там Малова. А тот уже порекомендовал нас с Катковым, мы с ним сидели в одном кабинете, иногда играли в шахматы. Так мы попали в «Кинэкс». Эта фирма была учреждена заводом, для того чтобы продавать его нефтехимическую продукцию и обеспечить предприятие импортными товарами. Пришлось, конечно, немного подучиться. Практику мы проходили в зарубежных «дочках» «Союзхимэкспорта».

— Кто за что отвечал в «Кинэксе»?
— Поскольку Малов был с внешнеторговым образованием, ему дали должность руководителя. Катков отвечал за импорт, я — за экспорт. Кроме нас троих там еще были секретарь и уборщица. Секретаря мы взяли из Музея Ленина, потому что она умела печатать по-английски. Первый офис «Кинэкса» был рядом с кафе «Вольф и Беранже» на Невском проспекте. Так мы оказались единственной организацией в городе, которая могла торговать нефтехимией и реализовать квоты на экспорт нефтепродуктов.

— Вокруг распределения квот было много шумихи…
— Квоты раздавали в Москве. Скандалы, конечно, были. У кого-то из чиновников потом нашли Рембрандта в кабинете, у кого-то — полный сейф наличных. Но мы в это не лезли, квоты выбивал завод, наша задача была только их реализовать. Помню, Собчак просил выделить нам квоту, чтобы достроить библиотеку на Московском проспекте. Продовольствия в городе оставалось на два с половиной дня, какая библиотека? Но нет, надо отдать ему должное, Собчак думал не только о хлебе насущном, библиотеку в итоге достроили.

— Кстати, о продовольствии. Как «Кинэкс» стал участником скандала, связанного с расследованием депутата Ленинградского городского совета Марины Салье? Якобы вы продали нефтепродукты, на полученные деньги должны были закупить продовольствие для Петербурга и не закупили. А саму эту программу в мэрии курировал тогда Путин…
— Это неправда. «Кинэкс» никогда не имел отношения к этой истории. Долго я даже не понимал, откуда это все взялось. Нас ведь все время проверяли. И вот недавно у меня наконец появились документы, из которых следует, что «Кинэкс» к истории с этим дизелем отношения не имел, там просто фигурировала компания с похожим названием. Хотя я вообще не встречал свидетельств того, что это досье имеет под собой реальные основания.

— Вы бензин не продавали в Петербурге?
— Мы построили несколько заправок, было и такое.

— Но там же бандитская ситуация была. Ни «Лукойл», ни «Сургутнефтегаз» не могли на питерский рынок зайти.
— Мы с Петербургской топливной компанией (ПТК, один из крупнейших игроков на розничном рынке Санкт-Петербурга, считается, что компанию контролируют «авторитетные бизнесмены». — Forbes) не были связаны. На нас пытались наехать, но мы сумели увернуться.

— А как от ПТК можно было увернуться в то время?
— Ну, можно было…

— Как вы познакомились с другим другом Путина — Юрием Ковальчуком?
— Мы стали акционерами банка «Россия».

— Зачем?
— Банки были ненадежными, постоянно лопались. Вот мы и решили, что лучше контролировать ситуацию изнутри. Каткова назначили председателем совета директоров банка, поэтому мы имели возможность видеть, что и как там происходит. Когда мы туда вступали, там акционером уже был Ковальчук, какие-то совместные предприятия. Вступили туда совместной компанией, а потом, когда с партнерами по«Кинэксу» расставались, разобрали акции банка по карманам, что называется.

ПЕРЕЕЗД В ФИНЛЯНДИЮ

— В 1991 году вы уехали в Финляндию, в 1999-м получили гражданство этой страны. А сейчас вы чей гражданин?
— У меня есть и российское, и финское гражданство. Но я всегда был российским гражданином по сути и по духу.

— Но налоги платите в Швейцарии?
— Да, я являюсь налоговым резидентом Швейцарии. Я очень долго платил налоги в Финляндии. И по российским меркам это было слишком много — больше 60% дохода. Через 10 лет я решил перебраться в Швейцарию, но не из-за налогов даже, а потому что хотел дать сыну хорошее европейское образование.

— А с налогами там все же как?
— У меня есть соглашение с налоговыми властями Швейцарии. Там работает система, при которой можно договориться о том, что вне зависимости от дохода на протяжении определенного времени ты будешь платить некую фиксированную сумму.

— Меньше 60% в среднем выходит?
— Поменьше, конечно. Скажу даже, значительно поменьше.

— А в России подоходный налог и вовсе 13%. Может, здесь выгоднее?
— А я (долгая пауза) действительно многим иностранцам рекомендую переезжать работать в Россию. С точки зрения налогов, наверное, сегодня это одно из лучших государств в Европе, где можно, платя налоги, зарабатывать приличные деньги. Кстати, важно ведь не только то, где я лично плачу налоги, но и то, где и как работают мои компании. А они в основном платят налоги, создают рабочие места и развиваются здесь, в России.

— А сами-то вы встать на налоговый учет в России не хотите?
— Я об этом подумываю.

— Почему вы в Финляндию уехали?
— В 1989 году в Союзе разрешили создавать совместные предприятия с иностранцами. Их деятельность на несколько лет освобождалась от налогов. К нам с этой идеей пришли люди из «Союзнефтеэкспорта» (монополист по продаже нефти и нефтепродуктов в СССР. — Forbes). Так появился трейдер Urals. Его учредителями стали Киришский НПЗ, «Волготанкер» и шведская компания Sadko. Нас позвали на работу в ее «дочку» Urals Finland. Зарплата там была очень приличная, а работа — почти такая же, как в государственной организации. Кому переезжать в Финляндию, мы с Катковым и Маловым решали практически по жребию, уезжать я не особо хотел.

— Как? За границу не хотели?
— Послушайте, я работал во внешней торговле с 1987 года, мы ездили за границу чуть ли не каждую неделю, стажировался я в Швеции. Но конечной цели уехать за границу не было. Для нас с женой важны были связи с друзьями, связь с Петербургом.  Однако выпало ехать мне. И хотя я еще не очень хорошо по-английски говорил, пришлось. Английский я, кстати, сдал, еще когда работал в управлении внешней торговли на заводе. Не знал тогда, что в жизни мне это пригодится, за знание иностранного языка давали 10% к зарплате. Я и немецкий сдал потом.

— Это правда, что идею создания Urals предложил бывший советский шпион Андрей Панников, которого выслали из Стокгольма?
— Это так. Но я не знал сначала, что он был разведчиком. Мы западную прессу в союзе не читали. А когда я познакомился с Андреем Ильичом, он работал в «Союзнефтеэкспорте» и я его знал как нефтяника. В Urals работало несколько первоклассных специалистов из «Союзнефтеэкспорта», и их опыт и контакты очень нам пригодились. Но через пару лет мы уже были в состоянии вести все операции самостоятельно, и мои партнеры по «Кинэксу» выкупили у Urals финскую «дочку».

— Правда, что вы в Финляндии отвечали и за прием гостей — чиновников, проверяющих? А еще что якобы там вы Путина учили на лыжах кататься?
— Владимир Владимирович был председателем в российско-финской комиссии. Естественно, нас к ее мероприятиям подключали, как любую другую российскую организацию. Но на лыжах мы с ним там ни разу не катались. С Владимиром Владимировичем мы познакомились еще до моего отъезда. Его ведомство к нам обращалось, когда нужно было экспертное мнение по поводу экспорта нефтепродуктов, мы с ними общались по поводу квот.

ПАРТНЕРСТВО С «СУРГУТНЕФТЕГАЗОМ»

— Так когда вы свой первый миллион заработали?
— Я не помню. Никогда об этом не задумывался. Знаете, меня деньги не очень интересуют.

— Вы же языки учили ради прибавки к жалованию в 10%...
— Тогда другое дело, нужно было семью кормить. А когда у тебя $500 000 или $1 млн — это уже непринципиально.

— «Кинэкс» приватизировался примерно в одно время с «Сургутнефтегазом», которому достался Киришский НПЗ.  «Сургут», став частным, остался главным клиентом «Кинэкса». Как вам это удалось?
— Это интересная история. У Киришского НПЗ были и другие акционеры помимо «Сургута». В частности, у нас с «Альфа-эко» было на двоих около 15% акций завода, купленных на вторичном рынке. [Гендиректор «Сургута» Владимир] Богданов хотел взять под контроль 100% НПЗ. И «Кинэкс» с ним договорился так: «Давайте мы вам продадим акции завода, неважно, по какой цене, но с условием, что вы оставляете нас на какой-то период времени комиссионером». Он согласился, и на этих договоренностях мы проработали пару лет. А потом ему просто понравилось, как мы работаем, и сотрудничество продолжилось.

— Богданову понравиться не просто. Многие считают, что «Сургутнефтегаз» с вами работал так плотно, потому что вы совладелец этой компании.
— Я однажды в сердцах уже сказал об этом, перекрестившись, и снова повторю: это не мое, никогда не было и вряд ли будет. Я покупал акции «Сургута» на самом начальном этапе. Это был совсем небольшой пакет.

— А вы как думаете, Богданов контролирует компанию лично?
— Нет, конечно. Он не может иметь такой пакет. Это коллектив, пенсионный фонд. А какой у него лично пакет, я не знаю. Хочу подчеркнуть, что через нас «Сургут» торговал, потому что у нас было важное логистическое преимущество.

— В чем оно заключалось?
— Был такой эстонец Ааду Луукас, он строил дороги в Сургуте, а когда Эстония получила независимость, вернулся и построил нефтеперевалочный и нефтепродуктовый терминал в Мууге. А мы ему в этом помогли. У «Кинэкса» тогда уже была компания Linkoil, которая занималась поставками в Эстонию по железной дороге. Луукас пришел к нам однажды и сказал, что ему нужно взять кредит под строительство терминала, но банк требует в качестве обеспечения длинный контракт на перевалку. Тогда я пошел к Богданову и уговорил его написать гарантийное письмо, что «Сургут» даст для терминала определенный объем на какой-то период. По сути, это ни к чему его не обязывало, и он подписал. В благодарность мы получили в Мууге право «первой ночи»: терминал должен был переваливать преимущественно наши объемы. Второй по объемам перевалки терминал был в Петербурге. Мы смогли организовать финансирование для его развития и тоже получили преимущественное право на перевалку. Кстати, гендиректором Петербургского нефтяного терминала был Александр Дюков (сейчас гендиректор «Газпром нефти». — Forbes), а директором Морского порта — Алексей Миллер (предправления «Газпрома»).  В итоге, работая с ближайшими к Киришам терминалами, мы получили решающее конкурентное преимущество. У нас была лучшая нефтяная логистика на северо-западе России, так что нефтяники охотно шли на сотрудничество.

— Вы не удивились, кстати, когда вашего знакомого Миллера назначили главным в «Газпроме»?
— Нет. Алексей Борисович уже проявил себя хорошим руководителем, и Владимир Владимирович его хорошо знал.

— Он и вас хорошо знал…
— Мне поступали разные предложения. Но я считаю, что я на своем месте. Я умею торговать, это мое. Нескромно, но знакомые говорят, что я мертвого уговорю.

— Почему в 2003 году вы разошлись с партнерами по «Кинэксу»?
— Видимо, мы перестали понимать друг друга: куда идти, как развиваться. С 1987 года мы все-таки были вместе, а разошлись только в 2003 году. Все-таки 15 лет проработали.

— В чем именно была причина развода?
— Я долго жил за границей, и они почему-то стали считать, что раз я там, значит какие-то решения можно принимать кулуарно, в обход меня.

— Вы фактически забрали у бывших партнеров торговлю нефтью и нефтепродуктами: после развода «Сургутнефтегаз» начал торговать через ваши Gunvor и «Сургутэкс». Как так вышло?
— Вы знаете, кто дневал и ночевал в Сургуте, кто там свою печень посадил? Я! Я постоянно летал туда из Финляндии. Работать с Богдановым очень непросто. Он среди ночи мог позвонить, начать спрашивать про цистерны. Бухгалтерам моим допросы устраивал. Он, конечно, неординарный человек. У его компании на счетах сейчас $30 млрд! И ведь он же ничего не утащил, не создал ни одной офшорной компании. Он даже самолет себе отказывался покупать долгое время. Мотался в Москву обычными рейсами, все время опаздывал. Я еле его уговорил, что нужно купить свой борт, ведь самое ценное для бизнесмена — не деньги, а время.

— У «Кинэкса» был и шиппинговый бизнес. Вашим партнером в нем был Юрий Никитин…
— Очень непорядочный человек.

— Он про вас то же самое говорил, когда судился с «Совкомфлотом» в Лондоне.
— Он там много глупостей и неправды наговорил на суде.

— Почему вы не подали иск о клевете?
— Возможно, время еще не пришло.

— Что стало с железнодорожным бизнесом «Кинэкса»?
— Его мы разделили. В конце концов, мне вернули мои цистерны, на их базе я создал «Трансойл». А с бывшими партнерами у меня сейчас хорошие отношения. С Катковым я виделся неделю назад в Питере. Он развивает свою компанию «Пеноплэкс», которой мы начинали заниматься вместе.

—  У «Пеноплэкса» были проблемы с долгами и недавно Газпромбанк, по нашей информации, выкупил 20% этой компании.
—  Газпромбанк часто вкладывается в производственные активы. На мой взгляд, это правильная стратегия.

СОЗДАНИЕ И УСПЕХ GUNVOR

— Место «Кинэкса» на рынке заняла в итоге компания Gunvor. Как вы познакомились с партнером по Gunvor Торбьорном Торнквистом?
— Я никогда не торговал нефтью, только химией и нефтепродуктами. В нефтяном бизнесе я благодаря ему. А наше знакомство — это отдельная история. В железнодорожном бизнесе мы создали систему, которая работала как отлаженный механизм. Представьте: зима, минус 25. Но мазут из Киришей приходит в Эстонию тепленьким, мы в порту его сразу сливаем, и цистерна тут же возвращается. Но тут господин Торнквист создает в Эстонии свою торговую компанию и начинает подгребать мазут из Нижнего Новгорода, из Рязани — зимой этот мазут по дороге превращается в камень, его только разогревать надо несколько суток. И вот приходит мой горяченький мазут и утыкается в это замерзшее, извините, не знаю, как назвать. Я негодовал! Пошел к этому шведу разбираться и говорю: «Знаешь, дружище, я твои объемы тебе сам продам, по цене мы договоримся, но ты, пожалуйста, не морозь меня больше, как в песне поется». Мы договорились, а потом стали общаться и сдружились. И в Швейцарии мы в итоге рядом поселились. Он очень грамотный специалист, один из лучших в индустрии, я считаю. И когда мы развелись с моими партнерами по «Кинэксу», у которых отношения с Торнквистом как-то не сложились, мы с ним создали новую компанию вдвоем.

— Или втроем — с до сих пор не названным партнером?
— Хотите спросить, не господин ли это Путин был? Я вам отвечаю — нет!

— Была информация, что это ваш бывший партнер по «Сургутэксу» и «Ямал СПГ» Петр Колбин…
— Это был мой давний товарищ, со времен детства, который на некоторое время выступил финансовым инвестором, получив за это небольшой пакет акций. Он никак не связан с властью или крупным бизнесом. Сегодня в Gunvor два крупных акционера — это я и Торнквист в равных долях (примерно по 44%), еще есть опционный план для менеджмента.

— Ни «Нафта Москва» (наследница «Союзнефтеэкспорта»), ни Urals не смогли остаться на рынке. Почему они сошли со сцены, а Gunvor — стала третьим трейдером в мире?
— Главное наше преимущество в том, что мы всегда были привязаны к Киришскому заводу. А значит, у нас всегда был товар, нам не нужно было рыскать по рынку и искать сырье. При этом нами была создана уникальная логистическая схема, о которой я уже говорил.

— Взлет Gunvor — это начало 2000-х годов, когда пришел к власти Путин и началась атака на ЮКОС, активы которого достались «Роснефти»…
— Поймите, что росли в первую очередь сами нефтяники, которые после приватизации дружно начали выстраивать вертикально интегрированные компании. Они росли, а мы росли вслед за ними. Мы изначально были неким придатком к «Сургутнефтегазу», одного его сырья достаточно, чтобы быть трейдером уровня выше среднего. Но у нас были и другие клиенты — мы немножко работали с Омском, немножко с Нижним Новгородом. А с «Роснефтью» и ее тогдашним руководителем Сергеем Богданчиковым я выстроил отношения задолго до банкротства ЮКОСа.

— Как?
— Мы начали с ними работать, потому что им нужно было обеспечивать свою сеть заправок в Мурманской и Архангельской областях, и, естественно, с заводов «Роснефти» это было делать значительно дальше и дольше. Богданчиков хотел прокачивать на Кириши свою нефть, а забирать нефтепродукты. Но Богданов никого к себе не пускал. Я сумел с ним договориться о том, чтобы Кириши перерабатывали примерно 100 000—150 000 т нефти «Роснефти» в месяц. Мы организовали своего рода своп для «Роснефти».

— И этого эпизода хватило, чтобы Gunvor в итоге стала для «Роснефти» основным продавцом?
— Ну вот вы представьте: есть «Роснефть», у нее нет экспортного подразделения за границей. Кому ей тут продавать? Glencore, Shell, Vitol, Daxin… всем им она и продавала, и нам в том числе. Но сначала она добывала 20 млн т, а потом эта цифра увеличилась до 100 млн т. И вот эта разница в 80 млн т, скорее всего, приблизительно в тех же пропорциях, что и были, расползлась между всеми трейдерами. Только не забывайте, что у нас было конкурентное преимущество благодаря «Трансойлу». А еще мы предлагали лучшие цены. Никто из конкурентов, а их в каждом тендере не меньше 20, даже не ожидал такой агрессии от нас. Правда, сейчас приходится расплачиваться: мы, трейдеры, настолько высоко задрали цены на Urals, что теперь она продается дороже Brent. А это ненормальное явление, потому что по качеству Brent превосходит российскую нефть. Но зато мы помогли российским нефтяникам получить дополнительную прибыль.

— Какой процент от общего экспорта госкомпаний — «Роснефти» и «Газпром нефти» — шел через Gunvor на пике и когда это было?
— Это, скорее, вопрос к Торнквисту. Я никогда особо не следил, было у нас там 35%, 30% или 20%. В любом случае никто нам не помогал: ни я, ни Gunvor никогда не обращались ни в правительство, ни куда бы то ни было еще для того, чтобы получить эти объемы.

Источник: - http://www.forbes.ru/sobytiya/lyudi/181713-tot-samyi-timchenko-pervoe-intervyu-bogateishego-iz-druzei-putina