Министру обороны [на 2000 год, ныне руководтелю Администрации Президента Путина -В.П.] Сергею Иванову сегодня [31 января 2003] исполняется 50 лет — совсем немного для столь высокой должности. Как государственный чиновник высшего ранга он известен всей стране, но мало кто знает, что это за человек, каковы его “корни”, где он учился, кто его воспитывал?

Трудно поверить, но министры обороны тоже бывают маленькими. Они ходят в школу, отвечают у доски, теряют тетради, сдают экзамены, мечтают о разных глупостях и мучаются всеми муками переходного возраста. А потом как-то незаметно наступает взрослая жизнь, набирает бешеную скорость, и не успевают они оглянуться, как им стукает “полтинник”. И вот стоит на вершине матерый человечище, овеваемый всеми ветрами. А где же тот мальчик, которым он был когда-то? И был ли вообще этот мальчик?

Министру обороны Сергею Иванову сегодня исполняется пятьдесят лет. Сейчас его знают все. Но кто знал его лет тридцать—сорок назад? Чтоб разыскать этих людей, мы отправились в Петербург — в поход по детским следам военного министра.

Поскольку Сергей Борисович — руководитель военного ведомства, то начинать решено было с поисков его “военных” корней и связей, ближайшими из которых оказалась военная кафедра Ленинградского государственного университета (сейчас она преобразована в военное отделение).

На кафедре нам немедленно доложили, что Сергей Иванов поступил на филологический факультет ЛГУ в 70-м году, а в 71-м у его курса уже начались занятия на военной кафедре, где из него готовили специалиста по некоей военно-учетной специальности, которую не следует называть в открытой печати. После курса теоретической подготовки студенты выезжали на сборы — полтора месяца натуральной военной жизни в поселке Свободное Выборгского района. Здесь они должны были научиться исполнять функции командира взвода полковой дивизионной артиллерии. Сергей Борисович, по всей видимости, научился. Во всяком случае, зачетное упражнение на “поражение наблюдаемых и ненаблюдаемых целей противника огнем с закрытой огневой позиции и прямой наводкой” было выполнено на оценку “хорошо”.

Ничего более конкретного про данного студента на кафедре, к сожалению, не помнили. Иннокентий Павлович Зиновьев, бывший завкафедрой, читал их группе лекции, но он вспомнил только то, что Сергей был скромным и добросовестным. Зато он подкинул нам второе звено в цепочке поисков — Нину Антоновну Звездину, учительницу английского.

От Нины Антоновны мы, впрочем, тоже немного узнали. Оказалось, она вела английский в другой подгруппе, а в той, где учился Сережа, лишь иногда подменяла учительницу Евгению Юрьевну Клушину, поэтому ничего рассказать не может. “Я помню только, как он бежит по коридору — худенький, остроносенький, — вбегает в класс и садится за последнюю парту. Приятный такой, вежливый мальчик. По-моему, он не очень изменился”. Евгения Юрьевна стала третьим звеном нашей цепочки. Правда, из 24-й школы на Васильевском острове, которую заканчивал министр обороны, она ушла несколько лет назад, когда школа из “английской” превратилась в обычную. В районе было всего две “английских” спецшколы, где язык начинали учить с четвертого класса: 24-я и 11-я, причем 24-я считалась лучшей. Поступить туда было непросто, брали далеко не всех. В те времена факт поступления в 24-ю школу свидетельствовал о том, что ребенок хорошо подготовлен к учебе и нацелен на успех, а его родители имеют определенные амбиции.

Сейчас Евгения Юрьевна преподает в 11-й школе, здесь мы ее и нашли. Глядя на нее, можно было догадаться, что она была совсем юной девушкой, когда учила будущего министра. “Хотите, чтоб я рассказала про Сережу? Он был тружеником. Очень усердный, очень скромный. Всегда готов к уроку. Очень интересовался английским, в группе был одним из лучших, но никогда этим не кичился. Я всегда старалась привить им любовь к лингвистике, рассказывала о происхождении слов — какое из греческого, какое из латинского. Когда он закончил школу, мы как-то встретились на улице. Он уже учился на филфаке. “А вы знаете, — говорит, — нам там сейчас рассказывают то, что вы еще в школе рассказывали”.

Каким он у меня в памяти остался? Светлые волосы, серая форма, белый воротничок. Очень милый малыш, очень приятные манеры. Маму его я видела только на собраниях, это тоже о чем-то говорит. Когда с ребенком проблемы, мы часто приглашаем родителей. Но он был беспроблемный мальчик”.

* * *

После 11-й школы грешно было бы не заехать в 24-ю, тем более что они недалеко друг от друга. Повез нас туда Иннокентий Павлович Зиновьев с военной кафедры, поскольку у него там учится внук Лешка.
Школа действительно оказалась необычная. Нетиповое, старинное здание с длинными темными коридорами и высокими сводчатыми потолками. Перед крыльцом — ни скверика, ни метра для игр и беготни. Дверь открывается прямо на улицу, по которой ходят трамваи. Зданию больше ста лет, в конце позапрошлого века здесь открылась женская бесплатная рукодельная школа, и, похоже, с тех пор мало что изменилось. Паркет, двери, рамы и раковины помнят не только Сергея Иванова, бегавшего здесь сорок лет назад, но и гораздо более пожилых людей.
Никаких явных напоминаний о том, что школу заканчивал министр обороны, — нет. На первом этаже музей, но он весь посвящен только космонавтам и космонавтике, поскольку еще прежде министра эту же школу заканчивал космонавт Шаталов Никого из старых учителей в школе уже не осталось, но нам здесь все равно помогли — дали телефоны физрука Семена Павловича Циммермана и классной руководительницы Валентины Рихардовны Клифус.
Семен Павлович хорошо помнит выпуск 70-года. Там сложилась отличная баскетбольная команда, очень сильная, с 66-го по 70-й она была чемпионом города, и как раз Сережа в ней играл. Помимо уроков физкультуры Семен Павлович вел еще дополнительно баскетбольную секцию, и будущий министр ходил туда заниматься. “Подобрался очень хороший баскетбольный коллектив, очень дружный, я их очень люблю. Все друг другу подходили — и по росту (под два метра ребята были), и по характеру. Сережа оставил очень хорошее впечатление. Выполнял все нормативы (я точно не помню, но у него, видимо, был первый разряд), очень аккуратный, форма всегда в прекрасном состоянии — белый верх, черный низ, я считаю, форма дисциплинирует... Вы передайте ему от всех нас огромный привет, я встречаюсь с коллегами, мы за него переживаем. Многие, правда, ушли уже — учителя биологии, химии, директрису нашу летом похоронили... Безумно хотелось бы его увидеть, но он не командир своему времени. Поэтому передайте, что мы его помним, мы за ним следим. Успехов ему в его труднейшем деле”.

Встретиться с классной руководительницей оказалось сложнее: “У меня гости сегодня, мои выпускники, поэтому приходите завтра”. Завтра, однако, нас никак не устраивало. Пришлось умолять. Валентина Рихардовна после долгих колебаний согласилась, но мы обещали зайти попозже, когда официальная часть с выпускниками уже будет пройдена.

* * *

До вечера оставалась еще уйма времени, которое решено было потратить на студенческие годы. Добрейший Иннокентий Павлович и здесь взялся быть нашим проводником, поскольку на филологическом факультете он знает всех и вся.

Оказалось, филфак ЛГУ тоже находится на Васильевском острове, непосредственно на набережной Невы.
Декан Сергей Игоревич Богданов рассказал, что Иванов, уже будучи министром, несколько раз заходил на факультет. Впервые это случилось позапрошлым летом в июле. Сергей Борисович зашел без предупреждения, инкогнито. Видимо, просто гулял с сыном и решил заглянуть. Поднялся туда, где студенты пьют кофе. Подошли студентки, спросили: “Дядя Сережа, а вы что здесь делаете?” Он удивился: “Откуда вы меня знаете?” А они: “Телевизор смотрим”. Потом, конечно, декану сообщили, что министр здесь. Начальник режима позвонил, так декан сразу даже не поверил. Пошел в кафе и действительно увидел министра. Тот стоял у столика — в обычной футболке, с совершенно счастливыми глазами.

Конечно, поднялся переполох, помощник декана по хозяйственной части (сам отставной полковник, служил раньше в штабе ЛенВО) бросился в деканат — как же, сам министр обороны прибыл, — а в здании шел ремонт, так он сгоряча не увидел, наступил на кисть с краской, весь перемазался. Пока отмывался, министр уже уехал.

“Я его провел по факультету, потом вышли во двор, — сказал декан. — Но тут, правда, он был разочарован. По лицу видно было: все не так, как будто его обманули”. Дело в том, что раньше во дворе стоял огромный гараж, все было завалено какой-то металлической рухлядью, механики чинились, и в окна, где студенты овладевали высотами филологии, несся мат-перемат. А теперь гараж снесли, двор озеленили. Только мортиры остались на месте. Иванов к ним бросился, обрадовался, что хоть мортиры стоят.

Богданов сам заканчивал филфак годом позже Иванова, поэтому хорошо его помнит. Учился министр достойно, активно занимался общественной работой, был членом “выездной” комиссии (одна из инстанций, подписывавших студентам разрешение на выезд за границу) и еще чем-то руководил по спортивной части. Летом ездил в стройотряды, осенью — на картошку. Тогда все ездили, отказаться можно было только по причине тяжкой болезни. Но зато там платили деньги, была возможность заработать, а деньги считались вопросом актуальным, тем более для Сергея Иванова — студента отнюдь не из зажиточной семьи. “Были и другого рода события, кто-то ему нравился, и он об этом помнит. Стал спрашивать про человека, мне это было очень приятно... На переводческое отделение, где учился Сергей Борисович, брали только ребят. Зато вокруг девушек было в избытке — на других отделениях филфака их было процентов девяносто”.

К концу учебы Иванову предложили работу в КГБ: для выпускников переводческого отделения филфака ЛГУ в этом не было ничего необычного, многим предлагали службу во внешней разведке — и, кстати, не только переводчикам. Путин заканчивал юрфак ЛГУ в том же году, что Иванов, и ему, как известно, было сделано аналогичное предложение. Но, конечно, прежде чем стать шпионами и резидентами, выпускникам университета предстояло еще учиться, овладевать новой специальностью, университетское образование было лишь базовым. По всей видимости, именно тогда и пересеклись судьбы Путина и Иванова, тогда они и познакомились и подружились.

* * *

В гостях у Валентины Рихардовны был ее первый выпуск — 56-го года. Каждый год они собираются именно в этот день, потому что 27 января — годовщина снятия блокады Ленинграда, а они все блокадники. Ученики-то плохо помнят войну, им было по три-четыре года, а вот Валентине Рихардовне досталось сполна. “Представьте, у меня тогда остались только кости, — говорит она. — Ни грамма мяса. Но давайте лучше про Сережу. Прежде всего нужно сказать: он был очень организованный. Секретарем комитета комсомола у нас была Ира Дадаева. Когда она ребятам давала поручения, все обычно норовили увильнуть. Но Сережа все выполнял. И от других требовал — причем так, знаете, очень жестко.

Друзьями у него были Игорь Зажалкин, Костя Карасев и Ира Дадаева. Вот это была их компания. Я знаю, они часто у Сережи дома собирались вместе уроки делать. Отца у него не было — видимо, развелись, не знаю, — но мама работала изо всех сил. Кажется, она была инженер. Очень домовитая женщина. Все — ради сына. Просила меня следить за Сережей, так что я оказалась как бы “второй мамой”. Учился он хорошо, но я не скажу, что это был идеальный ученик или маленький робот. Нет, всего хватало, он и балагур был, и шутник, и шалопай тоже. Все как у всех. Помню, мы с мамой отучали его от курения, я его вытаскивала из всех курилок.

Школьных романов у него не было. Ира с Костей, помнится, все хотели найти ему девочку, знакомили с кем-то, но ничего не получалось. В конце концов он на юге познакомился с девушкой, москвичкой — как оказалось, очень ему подходящей, — и они поженились”.
В прошлом году Валентине Рихардовне исполнилось 80 лет, министр обороны прислал ей поздравительную телеграмму и огромный букет цветов. Телеграмму она, разумеется, хранит и с гордостью демонстрирует. Но при этом видно, что у нее так много всего было в жизни, в том числе и воспитанников — самых разных, состоявшихся и провалившихся в жизни, — и сама она настолько самодостаточный и яркий человек, что Сережа Иванов — для нее просто один из множества учеников, а вовсе не “бронзовый памятник” и не символ ее педагогических успехов.

...Все-таки я ее прошу рассказать про блокаду. Но она отказывается. Не хочет портить радостного настроения от встречи с выпускниками. “Ну ладно, — говорит она, помолчав, — вот вам одна картинка. Зима, по улице мимо меня идет грузовик, нагруженный доверху голыми телами. Грузовик трясет на колдобинах, болтаются головы, руки. Он резко поворачивает, на землю соскальзывает труп девушки и остается лежать. Я не знаю, что с ней стало потом, подобрали ее или нет...”

Мы молчим. Действительно, зачем мы сейчас об этом вспомнили? Здесь веселье, встреча старых друзей, шампанское, смех, приятные воспоминания. И у министра Иванова, о котором нам здесь рассказывали, тоже не грустный праздник: юбилей, пятьдесят лет, за которые кое-что сделано. Объективно говоря, есть достижения. И немалые.

Но если вспомнили — наверно, так надо было. Все-таки войны и министры обороны как-то между собой связаны, правда?"