Ч. II. Демдвижение 

АКТИВИСТЫ «ДЕМОПЕРЕСТРОЙКИ» (1988)  

КОРР.: Теперь расскажи о членах «Демоперестройки» – т.е. кто остался после после раскола? 

В.К. (перебирает учётные карточки членов клуба): Масса  людей официально была оформлена уже в 88-м году. Но начинал я это дело уже, кажется, в декабре. Вообще, имело место то, что я уже отмечал: мы не понимали высоких темпов преобразований, которые начали осуществляться, не знали, сколько времени это продлится. Поэтому ввели кандидатство… Позже стало ясно, что деление на кандидатов и не кандидатов было совершенно лишним. Но тогда, обжёгшись на молоке с «демшизой», дули на воду.  

КОРР.: Вот, у тебя у некоторых год вступления – 87-й.  

В.К.: Просто, когда оформлял эту картотеку, я  писал всех «стариков», кто был с самого начала, 87-м годом. Ну, как члены КПСС в анкетах когда-то: «С какого год состоите в ВКП(б)?» С 1905 года считалось почётным… Вот тут Акимов Владимир. Он был другом Володи Березовского, насколько я помню, то есть, помогал тому проводить линию райкома партии. И был официальным членом клуба. Ещё у нас были такие «зубры»,  как Эрнст Аметистов – доктор юридических наук, профессор, который считал для себя необходимым состоять в клубе. Платил взносы. Он потом сыграл видную роль в становлении нового российского законодательства, стал членом Конституционного суда. Увы, пришлось его хоронить в 1998, он был сердечник. И друзей этих уже нет обоих… 

КОРР.: Так и писалось: «год вступления – 88-й»?  

В.К.: Да, была графа «год вступления». Бузин пришёл в марте 88-го. Быстрицкий в феврале 1989, уже под занавес. Кому я вообще не отмечал год вступления, тот, скорее всего, с самого начала был. А Волков Леонид Борисович сначала был кандидатом, написано, что с 1987, вступил в апреле 88-го… Вот мы и выходим на сроки. Членство я стал оформлять в декабре, и это могло произойти только после размежевания с «Перестройкой-88»…  

КОРР.: В переходный период заседания в ЦЭМИ не проводились? 

В.К.: Перерыв, если и был, то на новогодний период. 

…Главное, что клуб выдавал на-гора, это, всё-таки, общественные дискуссии. А остальное – заседания актива – уже было как бы логистикой, обеспечением жизнедеятельности. Мы там решали свои дела, в том числе и по размежеванию, принятию устава и так далее.  

…Итак, было членство. Я начал собирать взносы на всякие технические вещи типа покупки бумаги и прочего. Вот, у меня отмечено: вступительный взнос с каждого 2 рубля. Такие же были и ежемесячные взносы. Собирал я их с января по сентябрь 1988 г. 

Вот смотрим: Перламутров Вилен Леонидович, наш председатель. Гриша Пельман тут, он был и в КСИ, и у нас. В этой пачке совершенно разные люди. Вот наши «леваки»: Ефим Островский, Миша Малютин, который занимался созданием профсоюзов и Соцпартии, Абрамович Александр, тоже Соцпартия, отец и сын Бойковы. Бойков Илья был студент, самый младший по возрасту 1969 года рождения, это с ним мы возлагали цветы к памятнику Ленину. Старшего звали Марк. 

Многие  члены клуба являлись научными сотрудниками, аспирантами ЦЭМИ, НИИКТЭП, ИЭМСС, НИИ  культуры и проч.: Олег Румянцев, Андрей Фадин, Павел Кудюкин, Кирилл Янков… Кирилл однажды спас мой велосипед. Я его пристёгивал на «стороже» к специальной штанге на лестнице ЦЭМИ. Кирилл как-то подходит (уже темнело), а какой-то хмырь пилит «сторож» – они раньше из тонкой стальной проволоки делались, хлипкие были. Он спрашивает: «Это разве ваш велосипед?» Мужик испугался и убежал. Правда, тот велосипед потом у меня всё-таки украли – прямо из подъезда. Я повсюду искал и сильно возмущался: как можно, на нём же детское седло!.. Вообще, велосипед долгое время был моей визитной карточкой. Много лет спустя, Паша Кудюкин мне рассказывал, как однажды кто-то из наших на подходе к месту какого-то форума эсдеков в Париже, заметил у входа велосипед и закричал: «Так. Кардаильский уже здесь!». 

Ещё: Владимир Васин, Михаил Голубев, Владимир Кузнецов, Леонид Куприянов, Николай Львов, Сергей Магарил, Виктор Павлов, Алексей Славич-Приступа, Владимир Гривенко и др. Политолог Игорь Минтусов был в то время экономистом-математиком. Будущие журналисты Сергей Митрофанов и Лев Сигал – инженером и историком соответственно. Были и такие, с кем мы активно взаимодействовали, но членами клуба они официально не являлись: Тот же Григорий Глазков (он вскоре вернулся в Питер), Борис Ракитский, Виталий Найшуль (Найшуль Виталий Аркадьевич - президент Института национальной модели экономики, автор идеи ваучерной приватизации (1985), от которой мудро отказался, но которую, увы, провели в жизнь – В.К.). Найшуль отговорился тем, что у него уже тогда, кажется, было четверо детей, я из солидарности не стал настаивать. По профессиям клуб представлял довольно широкий спектр интеллигенции: помимо целого ряда экономистов, которых я частично назвал, у нас были предприниматели Лёша Кондрашечкин, Теймур Исмайлов, Грачия Агаян, Эльдар Ковригин… Вот это да, его карточка у меня почему-то не сохранилась, а на ней была другая фамилия – Ибрагимов. Вот ещё физик Валентин Эрекаев, потом тоже стал предпринимателем, состоял в СДПР. 

Были преподаватели различных дисциплин в вузах: Юрий Лачинов – он потом долго работал где-то за границей, политологи Сергей Марков (Марков Сергей Александрович, директор Института политологических исследований – теперь пишут политических, – входил в Общественную палату при президенте РФ, с 2007 депутат от «Единой России» – В.К.) и Андрей Дегтярёв, были инженеры Валерий Пуков, Анатолий Илюхин, Евгений Пушкин, Александр Моссаковский – мой коллега, кстати, тоже из МАИ. Были международники Виктор Гиршфельд – он был старше нас всех, 1926 года рождения, лидер группы «Дипломатия граждан», Леонид Куприянов, Олег Аболин – он потом курировал международные связи в СДА и СДПР – и другие. Философы и историки Михаил Айвазян, Михаил Малютин, Владимир Акимов, Константин Белый, Вячеслав Румянцев и др., юристы Эрнст Аметистов, Леонид Волков, Юрий Пермяков, естественники химик Александр Абрамович, физики Владимир Ефросинин, Аркадий Липкин и Владимир Вологодский, математики Анатолий Трофимов, Евгений Красников (оба правозащитники, Женя даже вёл у нас семинар), Евгений Самохвалов (теперь активист «Солидарности»), Леонид Степанов, Василий Науменко, Андрей Бузин, Александр Бугаев. Был психолог Андрей Быстрицкий (Быстрицкий Андрей Георгиевич, заместитель генерального директора ФГУП «ВГТРК», главный ​редактор журнала «Апология» В.К.), журналисты. Александр Кибкало был кинодокументалистом, пришёл к нам специально, чтобы работать с неформалами. Социологи Владислав Розанов, Юрий Крючков и др. Микробиолог Андрес Приймяги – он потом первым из нас трагически погиб, покончил с собой по возвращении в Эстонию. Аспиранты и студенты, ещё были кинодраматург Владимир Фирстов и поэт Алескандр Яковлев. Ребята из других республик переносили туда перестроечные идеи, например Григор Хачатуров и Рашид Саидов из Дагестана. Рашид – оппозиционный журналист, настоящий борец, так по сию пору и рубится.  

…Я только сейчас догнал, что карточки с кандидатами у меня не сохранились. Были эдакие активисты-фантомы. Максим Мейер крутился, как электровеник, в том числе и по нашим делам, но я так его и не изловил, чтобы взять членские взносы. Так что кого-то могу и запамятовать. 

У нас  фигурировали почвенники – последовательные националисты. Это группа Розанова. С Владиславом Розановым меня свёл Александр Сунгуров. У них  была своя  организация, но они углом вошли к нам. [Клуб социальных новаторов (КСН) - уточнение публикатора]. Видимо, был какой-то интерес участвовать в дискуссиях, в том числе и в работе семинара «Модели социализма». 

КОРР.: Розанов, насколько я помню, представлял  ФСО Евгения Дергунова. [Помимо КСН и "Демократической Перестройки", В.В.Розанов входил в Российское общество справедливости (РОС), Русское Объединительное Движение (РОД) и Федерацию социального объединения (ФСО) - уточнение публикатора]. 

В.К.: Да-да, Дергунов был твёрдый националист, с ним я, помнится, цапался на собраниях МНФ. 

Вообще, мы понимали, что движение шло вширь  и как можно больше узлов солидарности нужно завязывать. Делить нам поначалу было нечего. А по большому счёту  и потом. Даже с ДСовцами, объявившими  себя убеждёнными противниками социализма мы продолжали контачить – хотя бы потому, что там оказались и сторонники демократического социализма: Александр  Лукашёв – он скоро погиб, я был на его похоронах, Юрий Скубко.  Поэтому клуб выступал за участие во многих объединениях по возможности… Ну, конечно, в приличных.  

Вот Серёга Марков… Как профессиональный политолог, он позже участвовал в разработке программы СДПР, потом году в 97-м  разрабатывал программу для некоей клерикальной партии. Я тогда недоумевал, а он меня успокоил: лучше, говорит, я, чем кто-то другой. В конце концов, он галсами ушёл в сторону этой «единоросской» мерзости. Надо же, не стесняется защищать коррумпированный режим, узурпаторов – хватает же у человека совести…  

КОРР.: А всё-таки за что и когда тебя прозвали «серым кардиналом»?  

В.К.: Это  термин наших недоброжелателей, раскольников. Возможно, он проявился уже в период «Демоперестройки», когда я окончательно определился со своими функциями. За мной были организация и объявления о дискуссиях, кадровая политика: я буквально отвечал за каждого человека: предлагал кандидатуры, привлекал людей, оформлял, обзванивал актив.  

МОДЕЛИ ДЕМОКРАТИИ (1988-1989)  

КОРР.: Известно, что в клубе издавался журнал «Открытая зона». Как он появился? 

В.К.: Было решено на активе во время августовской встречи, без меня.  Меня без спроса вписали в состав редколлегии. Состав был номинальным, просто перепечатывался из номера в номер. В основном, его тянули Фадин, Румянцев, Кудюкин, Митрофанов. Я редактировал на самом деле лишь последние пару номеров, это уже конец 1988 – начало 1989.  

КОРР.: Мне интересны все обстоятельства, связанные с существованием этого  журнала: как он издавался, как распространялся, почему прекратился его выход... 

В.К.: У  меня в архиве – это который  я отдал Левчику – сохранились лишь отдельные номера. У Кудюкина были все, но сгорели вместе с его домом в Кратово. Поначалу журнал целиком тиражировался на «пишмашках». Я даже пробовал делать на этом бизнес в качестве приработка: сам перепечатывал, чтобы потом продавать, но на первом же номере сломался: слишком много времени требовалось, игра не стоила свеч. Потом у нас появились «ксерокс» и румянцевский «лап-топ» – вот и все редакторские средства, с которыми лично я имел дело. То есть, мне приходилось потом тиражировать отдельные номера на ксероксе – прежде всего  для раздачи по «адресам». Журнал, как правило, входил в комплект рассылаемых по всяким инстанциям документов. Ротапринтным способом нам удалось издать, по-моему,  лишь последний номер – программный, социал-демократический. 

Что помнится? Один номер по инициативе Сергея Митрофанова  сделали художественным альманахом. Я отдал туда свой цикл 1984 года «Венок антисонетов», который по духу был  предперестроечный. Но Серёга из пятнадцати «антисонетов» отобрал всего один, который называется «Сценка из «Фауста»,  так что цикл так и остаётся неопубликованным. Я его вывесил на сайте «Стихи.ру» (см. http://www.stihi.ru/2006/01/13-1389 - В.К.).  Ещё был один эпизод: Валера Пуков предлагал редколлегии сделать свой номер, нечто вроде монографии. Те отмахнулись, это прошло мимо меня. Валера взял да и выпустил номер сам. Ей-богу, не помню, в чём там было дело: номер я так и не успел прочитать, он сгинул при разгроме на Дубровке (весной 1991, при переезде штаб-квартиры СДПР в гостиницу «Россию» - В.К.). Номер был 5 (или 7?), но нашим это не понравилось, он как-то выбивался из общей идеологии, и следующий номер вышел… тоже под № 5. Такая у нас была демократия. А Валерий Николаевич – человек интереснейшей судьбы. Он вслед за Илизаровым и Кузнецовым занялся проблемой комплексной регенерации органов и тканей человека, при поддержке Ассоциации учёных наукограда Королёв (Пуков Валерий Николаевич, целитель, см. сайт regeneration.ru – В.К.). Вот, много лет направляю к нему людей с разными проблемами, да и меня самого он спас, когда я совсем загибался от язвы.  

…Что  характерно: в тематике клуба мы очень скоро стали своевольничать напропалую. Не помню случая, чтобы  кто-то вмешался и указал на рискованность или недопустимость какой-то дискуссии, в этом смысле тактика лояльности клуба «Демоперестройка» себя полностью оправдала. Вот лишь некоторые темы дискуссий и семинаров 1988 года. Февраль: «Перестройка и комсомол», семинар по Бухарину. Апрель: «Есть ли у России будущее», выступал Андраник Мигранян, в то время  сотрудник ИМЭСС, – он тогда ещё стал доказывать необходимость авторитарного режима после номенклатурной диктатуры и стал, к сожалению, подвывалой нынешней имперской государственности. За это на него эпиграмма: 

Рабы  не могут без кнутов,

сатрапы – без своих  шутов.

Почётный  шут – великоросс,

тут Мигранян всех перерос.

(См. цикл эпиграмм 2007 года «Страна, виват героям!» http://kardail.livejournal.com/4019.html#cutid1 – В.К.) 

…Октябрь: «О реформе избирательной системы», семинар Неймарка «Коммунизм и социал-демократия» (кажется, в МГУ); а дискуссия по национальному вопросу собрала  рекордное количество участников, там  выступала Галина Старовойтова (позже депутат Российского парламента, убита в 1999 в преддверии новой чеченской кампании). Декабрь: «Перспективы политики реформ», Амбарцумов (Амбарцумов  Евгений Аршакович, один из авторов сборника «Иного не дано», в 1990—1993 народный депутат России, «яблочник»,  позже дипломат). Выступал как-то Петраков (Петраков Николай Яковлевич – в ту пору член-корреспондент АН СССР, одним из первых выступил с критикой пороков централизованного директивного планирования и управления. В ГД РФ был тоже «яблочником»), но попал под раздачу: у нас его, известного обновленца, чуть ли не освистали как представителя власти. 

Кстати, семинар «Модели социализма»  провёл встречу с депутатом Бундестага Эгоном Баром, на которую почему-то пригласили и Олега Рогозина. Помню, на встрече я нахально высказался по поводу возможного международного сотрудничества в ликвидации оружия массового поражения. Заявил, что необходимым шагом для этого должно сталь объединение ядерных сил и разведок стран Варшавского договора (он уже разваливался, речь шла только о советском оружии) и НАТО в плане противостояния возможным угрозам. Как вариант предлагал идею одностороннего ядерного разоружения СССР. Эгон Бар, выслушав это через переводчика, посмотрел на меня страшными глазами – я так и не понял, почему: то ли счёл идею чересчур завиральной, то ли пренебрежимо невероятной в перспективе. Рогозина же нам представили тогда в качестве уважаемого представителя русских националистов, и меня уже тогда покоробило, что это направление считалось имеющим перспективу. Припомнилось это потом, когда именно рогозинские идеи противостояния демократическому Западу были затребованы в эпоху путинского «вставания с колен» – настолько, что этого якобы оппозиционера Путин назначил представителем России в НАТО. И это после того, как тот срывал аплодисменты русских нацистов на митингах… Господин президент, скажи мне, кто твой представитель в НАТО, и я скажу, кто ты… 

Вырабатывали  мы и программные документы –  например, к ХIХ партийной конференции. Тогда одной из удач стал так называемый Демократический наказ  – сделанный под эгидой Олега Румянцева. Кстати, в 1997 на встрече, посвящённой 10-летию движения неформалов, сам же Олег отметил, что практически все положения того наказа остались актуальны. Ирония судьбы: за что мы боролись тогда, на рубеже 80-х – 90-х? Демократические выборы – нету. Отмена прописки – нету. Дать всем заработать – нету. Реформа силовых структур, армии – нету… За что боролись – на то и напоролись. 

КОРР.: Насколько я понимаю, и ты уже  об этом говорил, клуб со временем стал более радикальным? 

В.К.: К  нам всегда ходили и выступали  радикально настроенные люди, на дух  не переносившие саму идею социализма. Мы их притормаживали, ту же Новодворскую. Сегодня, после спорных и во многом провальных либеральных реформ 90-х, идеям демократического социализма многие из нас остаются верны до сих пор. Не считая ренегатов, конечно.  

…Так  вот, начались уличные демонстрации: первая ДСовцев, вторая – по-моему, когда анархисты вышли и Витя Золотарёв вместе с ними, т.е. его «Гражданское достоинство».  Власти зашебуршились и стали это дело «гасить» на манер сегодняшнего ОМОНа. Вот тогда мы обозлились и сказали: «Мы тоже будем ходить». Это было проявлением солидарности с «Общиной», «Гражданским достоинством» и дээсовцами. Стояло, по-моему, уже лето 1988 (В.Прибыловский – см. ниже – называет точную дату 25 мая – В.К.). Решили как-то спонтанно, несколько человек сразу: ручаюсь за себя, Румянцева – он, по-моему, и договорился о маршруте, и Волкова. Однако уверенности, что нас не тронут, не было. Волков придумал лозунги в духе перестройки, я накупил красные флаги – из чистого хулиганства: хотелось посмотреть, как милиция будет рвать и топтать флаги и перестроечные плакаты, что имело место на предыдущих митингах.  Полночи мы с женой писали лозунги, я сделал всё обстоятельно, обтянул их плёнкой, соорудил разборные палки... Плакаты те потом ужо послужили нам на демонстрациях, что-то даже попало в Музей истории современной  России. В общем, на такси привезли туда. Пришло много незнакомых людей, охотно всё это подхватили, и мы двинулись... 

КОРР.: «Туда» – это куда? 

В.К.: На Тверской бульвар. Но при этом произошло  недоразумение. Как-то нас разделили: мы собрались в сквере на бульваре, а ДСовцы – около Пушкина. Я  их даже не видел, не понимал, почему их нет. Публика была грамотная. Одна девушка стала у меня допытываться, зачем советский флаг.  Что я ей мог ответить: на тот момент «бесик» мы пока не признавали, а красных флагов без серпа и молота ещё не продавали. Ещё она спросила, указывая на плакат: «Что такое «социалистический плюрализм»?» Я захлопал глазами: как что такое? это плюрализм в условиях социализма… Так вот, мы должны были пройти по бульвару до Кропоткинской, а дальше нам было предписано на метро (!) ехать на место митинга до «Фрунзенской». Митинг должен был состояться в сквере на Пироговке. Дошли туда уже немногие: в метро демонстранты рассеялись... Но по бульварам мы прошли красиво: прямо под Новым Арбатом по путепроводу, занимая проезжую часть. А в это время у Пушкина опять побили ДСовцев! Так что не получилось солидарности, нас противопоставили им.  

Тем не менее, эта акция внесла свою лепту  в то, что такие шествия стали  легальными, началась практика договоров  с властями о месте проведения митингов и демонстраций, многолюдные митинги и шествия стали приметой того времени. (Другую оценку – и, признаться, во многом справедливую – дал по свежим следам Владимир Прибыловский в «Панораме» №1 от 1991 в статье об истории МНФ – см. http://www.panorama.ru/gazeta/1-30/p28mnf.html – В.К.) 

КОРР.: А когда с триколором вышли? 

В.К.: Это  позже, уже, наверное, зимой. Собрались  у [стадиона] «Динамо», мы тогда прошли до ВДНХ…  

КОРР.: Нет, это было уже в ноябре 1989. А мы пока на этапе радикализации клуба, когда вы только начали участвовать в пикетах, демонстрациях и митингах. 

«ПЕРЕСТРОЙКА-88» И ДРУГИЕ (первая половина 1988 г.)  

КОРР.: Что ты помнишь о состоянии  и деятельности в первой половине 88-го года родной вам «Перестройки-88», а также других организаций?  

В.К.: Более  того, что они сами о себе рассказывали, я рассказать не могу. Со многими  из них у нас сохранялись вполне нормальные отношения – личные, дружеские, деловые – и когда  мы впоследствии пересекались, то никакой неприязни друг к другу не чувствовали. Опять же, говорю за себя, – возможно, кто-то так не считает.  

Через тех людей, который участвовали  с ними в совместных программах (того же Паши Кудюкина, который с самого начала участвовал в проекте «Мемориала»), мы были в курсе их дел. Но более подробно я не могу говорить, потому что это их надо спрашивать. Повторяю: это – Фадеев, Чубайс, Самодуров, Игрунов, тот же Митрохин.  

Сразу же после раскола мы узнали, что  они объявили себя клубом «Перестройка-88». А осенью, ещё до того, как произошли эти всякие расколы и прочее, мы вместе ходили в баню, я об этом упоминал выше.  Игорь Чубайс ещё приглашал нас на свою дачу, но тогда поездка сорвалась. Между прочим, когда Чубайс ушёл в П88, мы с ним продолжали контактировать.  

Более того, спустя несколько лет мы припомнили этот эпизод, но не смогли вспомнить  сути разногласий. Он спрашивает: «Слушай, а чего мы тогда не поделили?»  И я на него так растерянно посмотрел  и говорю: «Не помню». – «А что  ж мы тогда разошлись?» Прямо был ступор какой-то – не могли вспомнить, почему они ушли. Потом-то нас заставили вспомнить – это звучит в публикациях – чего мы не поделили, и почему  разошлись. 

Насколько я понимаю, актив «Перестройки-88»  составляли человек, наверное, пятнадцать – таких вот стойких. Больше они, по-моему, не набрали, хотя пытались тоже организовывать какие-то дискуссии.  

Мы понимали, что они потерпели поражение: потеряли базу для работы и так  далее, но уважения нашего к их конкретным делам в движении никто из них  не потерял. То есть наша линия на осознание клуба как части демдвижения была чёткая. Мы считали, что «мамы всякие нужны, мамы всякие важны» – вплоть до того, что наши ребята как наблюдатели ходили на организационные мероприятия по созданию ДС, а потом и других партий.  

КОРР.: А про другие организации до середины 88-го года что-нибудь помнишь? 

В.К.: Мы законтачили с «Общиной» на августовской встрече. Неоднократно участвовали  вместе с ними в разных встречах, дискуссиях. Приходилось спорить. Но мне с ними было трудно: я, как Горький выражался, «говорить не умею, я лучше напишу». Почувствовал на своей шкуре, когда пришлось сойтись... Там был Андрей Исаев и Александр Шубин. Особенно тяжело было пробовать переубеждать Шубина, потому что он сам кого хошь мог переубедить. Моей социал-демократической закваски было не достаточно для таких споров. Тогда они доказывали необходимость анархо-синдикализма. (Позже Андрей Исаев занимался профсоюзной деятельностью, примкнул к официальным профсоюзам, что его и погубило: сэволюционировав в сторону «правящей» Единой России, он стал депутатом парламента, где занимается позорной  апологетикой путинского режима – В.К.). 

КОРР.: Но это уже, я так понимаю, в  период «Демоперстройки»? 

В.К.: Да, это было позже. Конец 1988 – начало 1989. Осенью 1988 мы галсами пошли в сторону социал-демократии... В этом смысле «Перестройка» (это мало кто отмечал) был удивительный клуб, который стоял у истоков нескольких политических партий. «Восьмёрки» продолжали участвовать в наших дискуссиях и вошли в Демократический союз» как учредители. (4) В августе 1987 после встречи-диалога Виктор Золотарёв создал «Гражданское достоинство», откуда пошли конституционные демократы. Вообще, было одно время две партии кадетов – ещё одну возглавлял наш коллега из МНФ… 

КОРР.: А-а, Астафьев. 

В.К.:  Астафьев Михаил, да. Ну Астафьев – из Народного фронта, он не от нас отпочковался, скорее от «ДемРоссии», он потом стал членом парламента. Значит, золотарёвская – вторая партия… Затем родной для нас МНФ (потому что мы были одними из его учредителей)  впоследствии  перерос в избирательный блок «Демократическую Россию» (на основе которой была создана партия «Демократический выбор России», впоследствии «Либеральная Россия»). Затем Демократическая партия... – можно было бы тоже сказать, что и она каким-то боком пошла от нас, если бы Игорь Чубайс остался с Травкиным  и Каспаровым. Но он от них тут же отошёл, буквально срикошетил. За ДПР мы ревниво следили: они провели учредительный съезд сразу вслед за нами (СДПР – Корр.), в том же ДК на Шаболовке, там был ряд смешных эпизодов... А ещё через создание Межклубной партгруппы мы приложили руку к появлению Республиканской партии. Т.е. за четыре партии, по крайней мере, я ручаюсь. «Демоперестройка» проявила себя и во время избирательных компаний, когда возникли многие объединения избирателей. В них активно участвовали многие члены нашего клуба – Андрей Бузин, например, другие в составе «Демроссии» – которые сыграли значительную роль на первых свободных выборах и потом в качестве общественных и контролирующих организаций.  

КОРР.: Забыли ещё Малютина с его Социалистической партией. 

В.К.: Да, конечно! И ещё от Межклубная партгруппа участвовала в создании Демплатформы – т.е. опосредованно и Республиканской  партии. Итого на круг: ДСовцы, эсдеки, конституционные демократы, демороссы, социалисты, республиканцы – шесть партий! [Семь: Два члена клуба «Перестройка-88» - Валерий Фадеев и Сергей Кузьмичев - объявили о создании собственной партии – «Партии городских и сельских хозяев» - прим. публикатора]. 

МЕЖКЛУБНАЯ ПАРТГРУППА (1988)  

КОРР.: К слову, теперь об истории Межклубной партийной группы. 

В.К.: Об этом мало кто помнит, но первый сбор Межклубной партгруппы прошёл у нас. Почему? 13 марта 1988 года в газете "Советская  Россия" было ​опубликовано письмо преподавательницы Ленинградского технологического ​института Нины Андреевой. Не буду утверждать, что идея создания МПГ возникла у меня, что мы были совсем уж первые. Она витала в воздухе – по всем клубам, по всем движениям эта мысль зрела. Потому что везде были партийные. Но письмо Андреевой послужила для меня лично толчком. 

Некоторые из встреч мы проводили в ИНИОНе. Как сейчас помню, именно там состоялся разговор с Леонидом Борисовичем Волковым. Вообще, в клубе было 19 членов КПСС – т.е. чуть менее трети. Мы говорили о письме – дескать, это возмутительно, правые обнаглели. Мы тогда реакционное крыло КПСС называли правым. Надо дать отповедь от имени капеэсэсников, участвующих в демдвижении. Я предложил написать ответ этой самой Нине Андреевой. Так и сделали. Проект этого письма написал Волков. Что именно мы понаписали, я уже не помню, не помню даже куда отправили – видимо, в «Савраску» (прозвище газеты «Советская Россия»). Но давали его на подпись всем, кто был под рукой, в т.ч. и не членам «Демоперестройки», после чего и начались более-менее регулярные встречи такого рода. То есть, очень быстро – буквально со второй-третьей встречи они стали межклубными и само собой появилось это название Межклубная партийная группа. Потому что, во-первых, мы знали многих членов партии по их выступлениям на дискуссиях и на активе, а, во-вторых, межклубная группа выглядела, естественно, авторитетнее...  

КОРР.: А почему, как ты говоришь, что эта  встреча была в ИНИОНе? 

В.К.: А что, это важно насчёт ИНИОНа? 

КОРР.: Просто я подумал, что там тоже проходили какие-то заседания, про которые ещё никто не рассказывал. 

В.К.: Да просто Волков там работал. Нет, официальных  заседаний там не было, только на скамейках. Ничто нам там не мешало. Никто не подходил и не спрашивал: «Чего вы тут делаете?» Там не было посторонних, случайных людей. Там ходили только люди, имеющие читательский билет – практически все наши. И Игорь Чубайс там бывал, и Андрей Фадин, многие. Вот мы и проводили там летучки на диванчиках.  

КОРР.: Летучки с участием кого?  

В.К.: Ну, кто нам был нужен. То есть там  было удобнее встречаться, чем  в  «ухе», где были проблемы со входом. В ЦЭМИ проводились дежурные заседания  – либо актива, либо дискуссионные.  

КОРР.: То есть просто заранее с кем-то договаривались о приватной встрече там? 

В.К.: Перезванивались  и встречались – группами. Много  раз так делали. В частности, именно там с Волковым (позже это было) мы заговорили о том, что пора нам участвовать  в демонстрациях, обговаривали лозунги. Я об этом уже рассказывал.  

Итак, инициаторами МПГ фактически стали партийные  демократы из «Демоперестройки», где  и проведены были первые совещания  с участием Леонида Волкова, Володи Акимова, Михаила Малютина, других товарищей.  Игоря Чубайса мы там же в ИНИОНе изловили. Формально мы основывались на положении Устава КПСС о неуставных партгруппах. Одну-две встречи я провёл прямо у себя на работе. Дело в том, что рядом с ЦЭМИ на Новочерёмушкинской ул. наш ВЦП снимал квартиру, где располагалась моя лаборатория. У меня были ключи – т.е. я был вхож туда в любое время суток. Туда я приводил народ, когда не было более подходящих вариантов.  

КОРР.: То есть, значит, это была не съёмная  квартира, а официально выделенная, наверное, исполкомом под служебные  цели? 

В.К.: Для  ВЦП, да. Это было помещение лаборатории машинного перевода, трёхкомнатная квартира на первом этаже «хрущёвки»… Там же прошло фактически первое организационное собрание. Кто участвовал?  Был ли Волков, не помню. Чубайса точно не было, потому что он в своих воспоминаниях об этой встрече ни гу-гу. Станкевич пришёл, Шеболдаев (Шеболдаев Сергей Борисович – народный депутат России 1990-1993, фракция КПРФ), был преподаватель ВПА Серёга Юшенков (Юшенков Сергей Николаевич​ – депутат Госдумы, сопредседатель партии "Либеральная Россия", застрелен 17 апреля 2003), Володя Лысенко (Лысенко Владимир Николаевич – народный депутат РФ 1990-2003,   председатель Республиканской партии РФ).  Ещё кто-то... Пригарин Алексей Алексеевич он потом возглавил одну из российских компартий (Пригарин Алексей Алексеевич – первый секретарь ЦК РКП-КПСС). Ещё Сергей Скворцов (Скворцов Сергей Борисович – впоследствии основатель Марксистской платформы ​в КПСС, инициатор так называемого XXIX восстановительного съезда КПСС 1992).   

В тот  раз мы избрали секретарём «неуставной межклубной партгруппы» Сергея Станкевича. Я на это место не претендовал, потому что у меня уже был грудной ребёнок, да и так забот было по горло... Станкевич у нас выступал на дискуссиях, и именно в большом зале провёл свою программную встречу по выдвижению в депутаты, если мне не изменяет память. Во время избирательной компании на выборах в ВС России мы ему помогли агитацией. 

КОРР.: Значит, оргсобрание состоялось на той квартире? 

В.К.: Да, у меня на работе. В каком-то интервью говорилось, что создание МПГ было идеей сверху. Ничего подобного! Никакого согласования с райкомом КПСС не было, мы  их поставили перед фактом – просто потому, что лично я даже не дёрнулся  это дело согласовывать, как в идиотском случае с венком к памятнику Ленина. Достаточно было формальной ссылки на устав, если бы спросили. Такая наша реакция на письмо Андреевой, по сути, означала качественный скачок в отношениях партийных неформалов, поддерживавших перестройку снизу, и партийных органов: мы как с цепи сорвались, поняв, что в партии существует фактический раскол, и нужно быстро занять боевые позиции. Т.е. вести дело к размежеванию прогрессивной демократической и реакционной сталинистской частей партии. И с нами очень скоро стали считаться: летом (1988 – В.К.) вызвали в МГК КПСС для беседы – был там такой Лантратов… Так вот, сразу же после оргсобрания мы с Володей Лысенко начали писать программу Демплатформы. Таким образом, обсуждение программных положений Демплатформы началось в рамках межклубной партгруппы в помещениях клуба Демоперестройки. Впоследствии инициативу взял на себя Лысенко, он перевёл собрания МПГ в клуб МАИ и довёл программу Демплатформы до ума. Именно с ней он и выступил на последнем съезде КПСС, после чего вывел демократов из партии. Правда, при этом они зачем-то объявили себя республиканцами…  

Да, ещё  мы участвовали в общепартийной  дискуссии перед ХIХ партконференцией, выработали какие-то документы… Опять же от имени капеэсэсников демократического движения мы выступили в поддержку Ельцина. К сожалению, на моей совести это так и осталось. То есть мы своими руками организовывали вот эту поддержку Ельцину, а потом получили от него по полной программе… Поначалу он солидаризировался с Демплатформой, у него там был свой человек в сопредседателях –Шостаковский [Вячеслав Николаевич], ректор Высшей партшколы. Но позже, ведя борьбу за власть, Ельцин принципиально отказался от той позиции, стал «беспартийным президентом». И при этом подвёл под монастырь демократические партии, которые дружно привели его к власти, а затем поддерживали или говорили об условной поддержке. И кранты…  

КОРР.: Об этом позже. Что ещё об МПГ? 

В.К.: Деятельность Межклубной партийной группы я считал очень важным направлением работы, это была и моя тема как журналиста. Я писал статьи о реформе партии, разрабатывали какие-то предложения к ХIХ партийной конференции, мы участвовали в общепартийной дискуссии перед съездом – силами Межклубной партийной группы, затем Московского партклуба и Демплатформы. Так мы использовали возможность быть услышанными, получить какой-то отклик. Те мои  статьи, которые я писал о реформе партии, были опубликованы в «Открытой зоне» и стали доступны при перепечатках, что-то попало в журнал «Коммунист» (позже журнал «Свободная мысль»; в начале 2000-х я вёл переговоры в Горбачёв-фонде о том, чтобы сделать из него теоретический журнал по социал-демократии, редакция не возражала, только вот СДПР в очередной раз прекратила своё существование – В.К.). 

Было  три этапных статьи, тон которых  менялся, поскольку время шло, постепенно прояснялись силы сопротивления  и реакции, а также позиция  генсека Горбачёва. Между прочим – прошло два десятка лет, –  он только что заявил (запись данного интервью совпала по времени с выступлением М. Горбачёва на радиостанции «Эхо Москвы») буквально: «Это была моя ошибка. Мне надо было поддержать тех людей – партийных реформаторов». Но я давно знаю эту его точку зрения. Он ведь и тогда считал себя социал-демократом, но побоялся пойти на раскол, на размежевание. А сейчас признаёт: «Надо было выдвигать социал-демократическое крыло». В последней статье я уже писал, что если партия не демократизируется, то общество должно «поставить вопрос об отобрании власти». Помню, Олегу [Румянцеву] не понравился этот оборот, и он его поменял, но я восстал и сильно ругался – пожалуй, это была единственная наша стычка за всё время существования СДА.  

КОРР.: С какого времени группа начала собираться в МАИ? 

В.К.: Видимо, с лета 1988, когда её туда перетащил Володя Лысенко. Перед этим я успел отпечатать для Лысенко пару вариантов «Демократической платформы» для обсуждения – и всё, и на этом деле я как бы сдал дела. Потому что в то время у Олега Румянцева возникла идея создания социал-демократической партии, я этим сразу увлёкся. То есть посчитал, что с МПГ дело на мази, двинулось к созданию Демократической платформы, и было кому этим заниматься, а я стал грезить социал-демократией – практически смежным делом, потому что Демплатформа по сути была социал-демократической. 

КОРР.: Я правильно понял, что в то время – летом  88-го года –  ты отпечатал для Лысенко вариант  «Демократической платформы», передал  его для обсуждения, и всё? 

В.К.: Ну да, мы вместе замесили программу Демократической  платформы. Первый и, кажется, второй варианты сделал буквально на компьютере у себя на работе, набивал вручную. Причём на таком допотопном печатающем устройстве, которое признавало лишь большие буквы. По сравнению с возможностями ПК это было ужасно. То есть я оставил это дело на этапе,  когда разрабатывалась и писалась программа Демократической платформы, её первые варианты. И своё имя Демплатформа получила именно от названия первого или второго варианта этого документа, а придумал название, по-моему, Володя Лысенко. 

Кстати, с этим текстом меня поймали. Когда я его размножил, чтобы потом раздать для обсуждения, меня застукали прямо на работе – в ВЦП. Я сдуру (ну ничего не боялся) оставил прямо на вахте кипу таких вот листов – для передачи. И тут товарищ из Первого отдела не поленился  посмотреть, что это такое. Смотрю: нету. Я – тык-мык, куда делось? Мне: «Зайдите в Первый отдел». Я захожу. – «Что это Вы себе позволяете?» и прочее. Я глазом не моргнул: «Это по поручению райкома». Звонили туда. Поскольку пара экземпляров действительно предназначалась для райкома, то всё это сошло с рук:  распечатку вернули, и она пошла по назначению. 

КОРР.: Так когда именно начали писать программу  Демплатфомы? 

В.К.: Это  было, по-моему, в начале лета 1988, точнее должен помнить Лысенко. 

…В  январе 1989 в ДК МАИ состоялась учредительная конференция Демплатформы. Я принимал в ней участие в рамках договорённости о совместном создании социал-демократической партии. Тогда это было как бы само собой разумеющимся, с этим соглашались и наши ребята, и несколько человек, вошедших в руководство Демплатформы. В тот же месяц в Таллинне была учреждена Социал-демократическая ассоциация, и меня заочно избрали её секретарём. Я считал дело единой партии «на мази», однако не учёл центробежные тенденции в демократическом движении. Ельцин и его сподвижники не поддержали наследников Демплатформы – Республиканскую партию РФ, которую до этого не поддержал Горбачёв. Изначально мощная демократическая поддержка внутри КПСС не была использована, а потом не произошло и объединения с эсдеками, люди потерялись, и РПР – правда, много позже – разделила печальную судьбу всех карликовых демократических партий.  

СОЮЗНИКИ  И СПОДВИЖНИКИ (2-я половина 1988 г.)  

КОРР.: Что ты можешь рассказать про другие организации второй половины 88-го года? 

В.К.: Мы постоянно контактировали с ребятами из «Общины», с ФСИ через Сергея Скворцова, МНФ, интернационалистами (Андрей Бабушкин и др.), какие-то контакты были с РНФ Скурлатова [Скурлатов Валерий  Иванович], хотя появление последних  мы восприняли с недоумением: раздрай проявлялся там, где его могло бы и не быть. Возможно, главную роль сыграла излишняя идеологизированность МНФ и неожиданно принципиальный националистический дух организации Скурлатова. К тому же многие активисты не понимали, что амбиции лидеров, создававших организации «под себя», вредят общему делу...  

Одним из лидеров РНФ был Владимир Алексеевич Иванов, мой зам. директора (ВЦП). Помню, на одном из общих партийных собраний института, на которые я ещё ходил  перед своим выходом из КПСС (это произошло в феврале или марте  1990), он дерзнул открыто агитировать  за вступление в РНФ. Редкий случай, когда человек фактически номенклатурный (замдиректора НИИ – это не фунт изюму) ринулся в неформальное движение в виду самых смутных горизонтов. Я встретил его на 10-летие Августовского совещания, куда приглашали многих активистов-неформалов. Но он давно и сразу от всего этого отошёл, занимался бизнесом и сам недоумевал по поводу того экзотического этапа своей биографии. 

КОРР.: Ты упомянул о своих контактах с МНФ. Ты участвовал в его создании? 

В.К.: Я  был на учредительном собрании в  июне 1988 в Замоскворечье в ДК "Энергетик" вместе с активом «Демоперестройки». Там был принят тот самый «Демократический наказ» ХIX партконференции, после чего я стал ходить на совещания МНФ, как на работу. «Демоперестройка» входила в т.н. «большинство» фронта, носившееся с идеями демократического социализма.  

Из наших  там активничали Андрей Данилов, Михаил Малютин, Анатолий Медведев, Вячеслав Розанов. Помню, было много страстей, я там встрял в полемику с националистами. Меня задел трагический посыл Евгения Дергунова о том, что русской нации что-то угрожает, он призывал встать на её защиту, оградить и пр. Для меня отношение к национализму всегда было оселком порядочности и чистоплотности, поэтому я немедленно выразил своё неприятие.  Дергунов сильно насторожился и долго потом не мог успокоиться по адресу «таких, как я». Мотивы официального ухода из МНФ «демократов», в т.ч. обеих «Перестроек», я помню плохо. Отдельные члены клуба продолжали там активничать, представляя другие организации – осенью 1988 и зимой.  Ушёл я, впрочем, одним из последних – и то, скорее, потому, что уже вплотную занялся эсдековским проектом. С другой стороны, чего мы не поделили с социалистами Кагарлицким и Малютиным, я также не могу понять: зарубежный опыт как раз говорил о том, что сам бог велел нам быть заодно. Дело, наверное, всё в той же амбициозности.  

Не помню  по срокам, но мне кажется что  тот факт, что мы долго сохраняли  нормальные отношения с МНФ, пригодился во время избирательных кампаний – в ВС СССР, в Моссовет, в ВС РСФСР. МНФ сыграл заметную роль в развитии демократии – в частности, в организации  массовых митингов, во многом сдетонировавших процесс смены власти. Оттуда пошло Московское объединение избирателей, из которого выросла «Демократическая Россия», группа социалистов, Конституционно-демократическая партия (Михаил Астафьев). Тот же Анатолий Медведев, член «Демоперестройки», был избран в ВС России наряду с Олегом Румянцевым и Леонидом Волковым, Сергей Станкевич – в ВС СССР, затем в Моссовет. В Моссовете оказалась целая плеяда депутатов и общественных деятелей  – выходцев из МНФ: Андрей Бабушкин, Михаил Шнейдер, (5) Борис Кагарлицкий. 

КОРР.: Другие организации? 

В.К.: Совместные акции с «Мемориалом», «Московским  партклубом». Стояли в пикетах, приучали власти и силовые органы нас не трогать – при сборах подписей и пр. Мне довелось выходить с Юрой Самодуровым, Михаилом Шнейдером и другими по разным поводам. Вообще, помимо дерзкого выхода радикалов на первые пикеты и манифестации, я бы выделил три прорыва в уличных акциях: практика заявочным порядком получать разрешение на демонстрацию, пикетирование группами и, наконец, начало массовых манифестаций и митингов. Отказы к 1991 году практически прекратились – и вновь грянули с наступлением «имитационной демократии» (термин Фурмана Дмитрия Ефимовича - главного научного сотрудника Института Европы, с ним тесно сотрудничал в «Общей газете» Андрей Фадин – В.К.), которую нам удружил коллега Путин. 

КОРР.: Почему коллега? 

В.К.: Так  он в те времена ходил в помощниках Собчака – нашего питерского коллеги по «Перестройке». Коллега моего коллеги – мой коллега. Я ведь встречался как-то с Анатолием Александровичем по одному питерскому делу во время очередного съезда, он вышел ко мне из Кремля прямо на Красную площадь в роскошном сером пальто – хочется сказать в твидовом или драповом, но убей не знаю, что это такое. Пожимали друг другу руки недалеко от Лобного места. Если бы я знал, что этот человек тогда же жал руку грядущему  губителю нарождавшейся демократии и свободы России… 

       В ИЗБИРАТЕЛЬНЫХ КАМПАНИЯХ (1-я половина 1989 г.)  

КОРР.: Что ты помнишь об участии близких  вам структур в первых, относительно свободных, выборах? 

В.К.: Имеются  в виду выборы в Верховные советы СССР и РСФСР? По срокам первые состоялись весной 1989 года (выборы в ВС СССР – март 1989, выборы в ВС РСФСР – март 1990). Мы ринулись в это дело очертя голову, это была наша стихия. Во-первых, повсюду происходило выдвижение кандидатов в депутаты наших товарищей, многих из которых мы знали по предыдущим событиям – по участию в дискуссиях, в неформальных организациях, в демдвижении в целом, по «Демплатформе». Во-вторых, речь шла о работе с избирателями – многие из нас ходили по участкам, беседовали с людьми. Общий настрой был в нашу пользу, это бросалось в глаза: люди жаждали перемен, видели возможность улучшения экономической ситуации, завораживала перспектива свободного рынка, демократически выбранной власти и т.п.  

«Неформалы» легко побеждали кандидатов от номенклатуры. По иронии судьбы в Севастопольском районе в одном округе баллотировались Алексей Брячихин, 1-й секретарь райкома, давший неформалам «зелёный свет», и Олег Румянцев от взращённой нами «ДемРоссии». Олег на митингах мочил его по-страшному. Говорил: «Мы вам не верим, Алексей Михеевич!». Конечно, мы победили на одном энтузиазме: печатали листовки, раздавали, носили по домам, клеили. А народ смотрел: ага, напечатано плохонько, на копире – значит, оппозиция, «наш». Цветная типографская печать – значит, вражина номенклатурная…  

Появилась масса новых газет, в т.ч. сделанных профессионально. Легко было выбирать газеты близкие по идеологии и браться за их распространение. Например, пара прибалтийских и социал-демократических по духу изданий (кажется, вестник Саюдиса – НФ Литвы  и ещё эстонская  «Република») сопровождала нас вплоть до развала СССР. Всё это был горячий агитационный материал, который жадно расхватывался на массовых митингах и демонстрациях. Закончив одну агиткомпанию по выдвижению кандидата, мы перебрасывали людей в соседний район, чтобы помочь там. Не всегда получалось: например, Павла Кудюкина не удалось выдвинуть (на республиканском и московском уровнях), он пробовал два раза, если мне не изменяет память – в том числе в качестве альтернативы Лужкову, который занял пост мэра после ухода Гавриила Попова. Зато потом Павел стал замминистра труда. Кстати, министром труда и занятости был Шохин, который вошёл в правительство по рекомендации СДПР (Шохин Александр Николаевич – депутат Госдумы 1993-2002, ныне президент РСПП). Эсдеком он не был, поэтому меня мало тронуло, когда я узнал, что его прибило к единороссам.  

А негативные последствия роли Лужкова в политической и экономической жизни Москвы (да и страны в целом) стали очевидны позднее – в связи с буйным расцветом московской коррупции, милицейским беспределом, обогащением его супруги г-жи Батуриной, участием мэра в позорном воссоздании номенклатурной партии…  

КОРР.: Кто был избран от демократов с вашим участием? 

В.К.: Академической  среде, на которую мы имели влияние, удалось протолкнуть в ВС СССР, в ВС РФ и Моссовет целую когорту демократов. На союзном  съезде была  создана Межрегиональная депутатская группа, которую возглавили наши герои – на них мы делали изначальную ставку: Сахаров, Ельцин, Собчак, Попов, Афанасьев, Оболенский и др. Ряд депутатов был от наших районов: Илья Заславский, Сергей Станкевич, Олег Богомолов, Виктор Шейнис (Шейнис, Виктор Леонидович – д.э.н., депутат ВС и Госдумы РФ 1990-1999, один из авторов Конституции РФ, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН) и др. На выборах в ВС СССР Олег Румянцев был доверенным лицом академика Богомолова, директора ИЭМСС, где у нас работал семинар. Это дало ему достаточный опыт, чтобы потом баллотироваться самому уже в ВС РФ, в чём мы уже привычно приняли участие. Мы сделали всё для того, чтобы в марте 1990 года его избрали народным депутатом по Каховскому избирательному округу.  

Вообще, от тех выборов осталось впечатление  демократической эйфории. С одной  стороны, мы были уверены в победе, но понимали, что всё зависит от наших – совокупных! – усилий. С другой стороны, впоследствии нас ждало разочарование, наступившее после разгрома ВС России в августе-октябре 1993. С резкой сменой экономического уклада  начался откат народа от демократии,  – что сказалось на победе партии Жириновского в 1993 и фактической победе Зюганова на выборах 1996. В чём мы тогда ошиблись? Недооценили способность номенклатуры к мимикрии. Они смекнули очень скоро, что дело идёт к переделу собственности и что бескровный, в общем-то, слом старого уклада, проведённый руками идеалистов-демократов, можно использовать для обеспечения «потребностей живота своего», по выражению писателя Медынского. 

С другой стороны, может быть и прав Александр  Шубин, который в своей книге  «Упущенный шанс» (А.В.Шубин. Парадоксы перестройки. Упущенный шанс СССР.– М., 2005 – В.К.) предположил, что если бы выборы в ВС России состоялись ранее выборов в ВС СССР, история могла бы пойти совсем другим путём. По очень простой причине: темпы демократизации были таковы, что обратном раскладе ВС России был бы более консервативен, чем ВС СССР, и «парада  суверенитетов» не последовало бы. То есть, не случилось бы обвального разрыва экономических связей с последовавшей радикальной либерализацией и резким падением жизненного уровня. 

         ПРОФИ БОЛЬШОЙ ПОЛИТИКИ (1989-1990 гг.) 

КОРР.: Когда именно и почему у «Демоперестройки»  образовался социал-демократический  крен?  

В.К.: На это были объективные причины. Страна стояла перед необходимостью перехода к рынку. Задача была осуществить  уникальный переход в истории: от тотальной государственной собственности к многоукладной. Интеллектуалы, учёные, технари – которых, собственно, мы и представляли – получили шанс быть услышанными. И многие предполагали, что осуществить этот переход удастся «по науке» – то есть, с учётом социального фактора. Но уже в спорах по этому поводу прорезалось противоречие: либо дать неограниченный простор либерализму – это было заманчиво, масса народу просто жаждала получить возможность поработать наконец-то на себя, заработать по-настоящему, – либо идти путём постепенных преобразований – с оглядкой, удерживая уровень жизни, «социалку» от резкого падения в нищету. О последнем буквально кричал социал-демократический путь, пройденный многими странами Евросоюза. Не случайны реверансы многих наших государственных деятелей периода постперестройки в сторону социал-демократии. Кто только к этой идеологии не примазывался, например лидер карманной кремлёвской оппозиции путинский лизоблюд Сергей Миронов… 

Сработал  и субъективный фактор: перестройка  изначально предусматривала демократизацию социализма, а мы стартовали именно с этой площадки. Рядом был ИЭМСС, где работал Олег Румянцев, там этим занимались профессионально: осуществляли обмен опытом со странами, как говорили когда-то, «соцлагеря». Помню – был, кажется, конец лета 1988 – мы с Олегом зашли в буфет у него в институте пообедать, солнце было в окошки, и он мне объявил о своей идее создать партию. Меня аж прошибло: вот она, альтернатива! 

КОРР.: И началась собственно история создания Социал-демократической ассоциации и партии? 

В.К.: Да, именно тогда.  Идея носилась в воздухе, многие из нас симпатизировали социал-демократии ещё с советских времён, не случайно большинство актива клуба впоследствии оказалось в правлении СДПР. К  тому же по стране уже в 1986-1987 годах стали создаваться общественно-политические организации подобного толка. Всю осень и зиму того года мы налаживали связи, создавали информационную сеть по всему Союзу. В Ленинграде существовал Социал-демократический союз, его лидером был Андрей Болтянский, затем была создана Социал-демократическая конфедерация, в которой участвовал Александр Лукашёв, будущий активист ДС, Сергей Храмов, создававший свободные профсоюзы (Соцпроф). Учредительный съезд СДА прошёл в Таллинне в январе 1990. Я там не был, но помню, что некоторое время имело место соперничество между москвичами и питерцами. Позже Болтянский, кажется, не принял участия в работе СДПР. А СДА имела общесоюзную структуру. Для того времени это было грамотно: момент для появления полноценной партии, оппозиционной командно-административной системе, ещё не наступил, а серьёзную пропагандистскую работу уже можно было вести.  

КОРР.: В СДА ты тоже был ответственным  секретарём? 

В.К. Ну да, эстафетой: из «Демоперестройки»  в СДА. С той разницей, что в  клубе я работал на общественных началах. В Таллинне меня избрали заочно, а сопредседателем СДА стал Олег Румянцев. Ещё было два сопредседателя: депутат ВС СССР Николай Тутов и Велло Саатпалу, председатель Демократической партии труда Эстонии. 

КОРР.: То есть, во главе СДА стояли одни парламентарии… 

В.К.: Действительно, получается, что так. Не уверен, что это совпало по времени, но все трое были депутатами: ВС СССР, ВС России и Эстонской Республики… 

Значит, мы всё то время занимались выборами – вели агитационные компании, участвовали в демонстрациях, отрабатывали связи между регионами. Первую информационную сеть в 1989 году я создавал на «лаптопе» Олега Румянцева – так перемены входили в нашу жизнь: информационно и постиндустриально. До того я работал только на больших ЭВМ, чуть-чуть успел на «Искре». К вопросу об «американской руке», которая сначала развалила СССР, а потом замутила «оранжевую революцию» на Украине: чёрта с два что-либо развалилось или переменилось, если бы народ сам для этого не созрел. Экономика в очередной раз уходила в пике, вопрос о снятии запрета на частное предпринимательство стоял ребром ещё со времени «военного коммунизма». Сегодня многие поговаривают, что не надо было начинать с политических реформ, надо было идти китайским путём – т.е. сначала двигать экономические…  

КОРР.: Александр Шубин в своей книге  «Парадоксы перестройки» утверждает, что именно с китайского пути Горбачёв и начал, напоролся на сопротивление  партхозктива, зашёл в тупик и  повернул к политическим реформам.  

В.К.: Наверное, так оно и было, однако следует помнить, что шансы на перемены были неоднократно упущены гораздо раньше: после марта 1953 на волне разоблачения сталинизма, в 60-е по окончании «оттепели», в 70-е – косыгинские начинания. То есть, развал Союза, обвальная приватизация, резкий переход к рынку, падение уровня жизни, взрыв цен и прочее были во многом предопределены. С другой стороны, никто не предвидел такой скорости преобразований. В принципе, Запад мог бы помочь – кредитами или ещё как... Вот, Янов (Янов Александр Львович, российско-американский историк, книга «После Ельцина» М.: Крук, 1995 – В.К.) носился с идеей «товарного щита» на время перехода к рынку, его поддержали, но получилось бестолково. По сути, они удовлетворились окончанием «холодной войны». Если вспомнить пример поверженной послевоенной Германии конца 40-х годов, наверное, нам необходим был некий новый план Маршалла в сочетании со «встречным планом» типа Эрхарда. Возможно, не случилось бы такого резкого – и надолго – падения уровня жизни у большинства населения страны, а следом – на подъёме цен на нефть и газ – путинского обморожения. 

КОРР.: То есть, Запад нам не помог? 

В.К.: Разве  что грантами – кому-то из наших  специалистов это помогло продержаться в те годы. Лично я помню лишь одно материальное свидетельство американской помощи неформалам, когда сам ходил в фонд Сороса забрать маленький «ксерокс», о чём удалось договориться Олегу Румянцеву. На нём печатались предвыборные листовки и воззвания, делали брошюры «Открытой зоны». Помню, ксерокс этот создавал какую-то нездоровую атмосферу у нас в доме, приходилось часто проветривать. А потом ещё и чинить, потому что большую нагрузку он не выдерживал. Была проблема с картриджами, которые исхитрялись заправлять порошком повторно… 

КОРР.: Чем ты тогда конкретно занимался? 

В.К.: В  тот год я делал мало дневниковых  записей, всё надо искать в протоколах совещаний и семинаров, тех, что  сохранились. Вслед за первым ребёнком 3-го декабря родилась дочка. Буквально накануне этого события Олег Румянцев после одной из своих встреч с избирателями предложил мне перейти на аппаратную работу – как раз накануне съезда в Таллинне.  

КОРР.: То есть, ты  уволился из ВЦП?  

В.К.: Да, с 1-го декабря 1989. Честно говоря, уже  долгое время вся сфера моих интересов  переместилась на работу в клубе и на социал-демократию. В демдвижение, напоминаю,  я двинул потому, что в своё время КГБ перекрыло мне, неблагонадёжному, воздух. Делать карьеру в ВЦП я изначально не собирался: приходилось где-то «зимовать», как и многим, кому рыпаться куда-либо было заказано. Вообще, неиспользованный творческий и социальный потенциал нашего поколения – отдельная тема, хотя я об этом уже говорил. «Запрет на профессию» был снят после 1987, но та же журналистика давала гроши, а все мои попытки обзванивать «эспешки» (совместные предприятия) и предлагать себя в качестве переводчика наталкивались на какие-то нелепости типа требования возраста до 35 лет. А здесь, казалось, что-то светило. Румянцев становился депутатом, лидером перспективной, как тогда казалось, партии, мне была обещана гарантированная нормальная зарплата. И… с тех пор я на многие годы стал фактически безработным, если где и подрабатывал, то получал деньги в конверте. Редко когда шли официальные отчисления в пенсионный фонд, что было необходимо для стажа, то есть, для начисления нормальной пенсии.  

КОРР.: Сколько получаешь, если не секрет? 

В.К.: Не секрет. Всего три с половиной  «натикало», и ещё 500 получаю за дочку-студентку  (это по состоянию на сентябрь 2009 – В.К.). Вот так живут «ветераны дерьмократического движения». Причём живём мы в коммуналке, которую, если и расселят, то лет через пятнадцать. У меня на Лужкова зуб ещё и потому, что он дважды на своих выборах обещал расселить коммуналки до 2000 года. Вместо этого теперь в Москве избыток «пентхаусов» по 5 тысяч долларов за квадратный метр – бери не хочу.  

…Декабрь  тот выдался горячим. Вот запись от 6 декабря: «Семинар: Есть ли будущее  у социализма». Кажется, в МГУ. 7 декабря: совместное совещание исполкома  СДА и МОСДА – т.е. московской организации, позже она стала самой многочисленной местной организацией СДПР. Между прочим, не помню, было ли на этом или другом совещании, но я пробовал затаскивать на наши первые партийные тусовки Гайдара Тимура Аркадиевича, сына моего любимого детского писателя. Он пару раз охотно согласился. В тот раз я его встретил, довольный собой (какие люди с нами, какие люди!), усадил. В зале началась очередная перебранка, вполне себе рядовая. Смотрю: сидит мой Тимур Аркадиевич аж красный – явно не в своей тарелке. Я его тем же ходом быстренько вывел, и мы друг перед другом стали смущённо извиняться. А я его сватал, ни больше ни меньше, как в руководящие органы Московской организации. Не знаю, что он там поначалу о нас думал, но реальная тусовка «кибальчишей» пришлась ему не в жилу. 

9 декабря  – мощный митинг у Олимпийского  комплекса «Права человека и  демократизация». Документы: «Обращение  к избирателям страны», «Декларация  принципов» – каких уже не  помню, но писалось с нашим  участием. 14 декабря – Круглый  стол редакторов независимых изданий в ВПШ на Готвальда, 15. Теперь уже ни ВПШ, ни Готвальда. Я там представлял «Открытую зону». А вот грустная дата: 17 декабря хоронили Сахарова. Помню слякоть, мы прошли от ФИАН АН в Лужники, ботинки текли, огромнейшая колонна – вспоминается с горечью: как будто не было человека, не было его идей всеобщего мира и сотрудничества, самого понятия «новое мышление», без которого нельзя было начинать ХХI век. Это удивительно, как после общественного взлёта 1990-1991 можно было откатиться на позиции, где внутренняя и внешняя политика ведётся с точностью ровно наоборот… 

КОРР.: Итак, ты стал профессионалом? 

В.К.: Ну да, «профи большой политики». Заметь: попал я в эту политику, как  кур в ощип, уйдя сначала из «большого  космоса», потом из «большой авиации». Шучу. Ушёл и из технического перевода. Не жалею, потому что моя стихия – художественный перевод, которым довелось потом заниматься. Правда, платят мало.  

…Чтобы стать профессиональным политиком в тех условиях, надо было идти в депутаты, иметь соответствующие данные, тыл. А я тянул лишь в подмастерья, потому что много сил уходило на семью, на маленьких детей: бабушек-дедушек не было со всеми вытекающими. Кто-то даже язвил по этому поводу, что мои семейные дела стали фактором, влияющим на развитие российской социал-демократии. Товарищи по борьбе помогали, как могли. Вот, с теплотой вспоминаю семью Лаврентьевых Всеволода и Ирину: они сами имели малых детей и предложили оставлять Илюху у них на время, когда я занят на всяких встречах и конференциях. Тем не менее, у меня тогда было чувство, что мы занимаемся ключевыми вопросами, которые могут радикально поменять соотношение сил добра и зла в мире. Ну, есть такое мнение: спасётся Россия – спасётся весь мир. Ведь когда-то я начинал с «народной дипломатии» – обсуждал со студентами-иностранцами проблему ликвидации блокового противостояния, опасность ядерного взаимоуничтожения. А тут замаячило: всеобщее братство, мировая система хозяйствования, глобализация, решение сообща экономических, экологических и прочих проблем. Думалось: вот, до сих пор я никак не пригодился, а теперь будет новая жизнь, в которой мы сами, своими руками, продвинем перемены, у всех будет нормальная хорошо оплачиваемая работа…  

КОРР.: Идеалист… А как с «Демоперестройкой»? 

В.К.: Так я ж говорю, клуб вылился в создание Социал-демократической ассоциации, и фактически в связи с этим в 89-м году «Демоперестройка» перестала существовать. Последние дискуссии проводились уже в русле предвыборных баталий зимой-весной 1989, а потом сами собой заглохли. Основная часть актива переориентировались на выборы и на работу в СДА.  

К концу  декабря с помощью Николая  Тутова мы добились разрешения на печать, это был прорыв в легализации. Он был удивительно пробивной  мужик, да ещё ходил повсюду в  форме полковника – работало наповал. Счёт мы открыли в кооперативном банке «Премьер» – он располагался на ул. Грановского, я просто проходил мимо и зашёл. Его председатель Давид Моисеевич Крук симпатизировал эсдекам. Под свою ответственность закрыл глаза на то, что официальная регистрация СДА не была завершена (в Минюсте нас так и не зарегистрировали из-за массы бюрократических проволочек – и это тогда не мешало, вот было времечко!), и единственное, что потребовал – встречи с депутатом ВС России Олегом Румянцевым. Это было  уже в марте 90-го. Позже в том же банке открыли счёт и для партии. («Премьер» — первый в Москве коммерческий банк. Просуществовал ровно 20 лет - с августа 1988 по август 2008 г.).  

КОРР.: Штаб-квартира СДА, насколько мне  известно, была на Дубровской? 

В.К.: На 1-й Дубровской. Помещение нашёл  Алексей Кондрашечкин. Это был  расселённый под капремонт дом  на 1-й Дубровской дом 1. В том же здании – вряд ли по случайному совпадению – располагалась редакция журнала  «Панорама». Только они были на первом этаже, а мы в другом крыле, на самом верхнем этаже. Это была бывшая коммуналка, в которой была контора Алексея, а эсдеки занимали другие три комнаты. Дело было в декабре 1989 – январе 1990. Мебель я достал в Институте истории СССР АН по наводке Сергея Станкевича, который там работал. Полы проваливались, на головы падала штукатурка, крыша текла – приходилось всем этим заниматься. Где-то по дешёвке купили сейф и несгораемый шкаф, впёрли на верхний этаж. Всё как в солидной конторе, правда, замок у шкафа не работал.  

КОРР.: Кто с тобой работал? 

В.К.: Первый состав секретариата СДА совместно с СДПР был такой: Василий Васильченко – ответственный секретарь московской организации СДПР; его жена Марина Васильченко, Вячеслав Шинеев, Дима Панкин, Саша Седых (техническое обеспечение), Яна Ильина, бухгалтер Юлия Разумова. Это был романтический период возрождения социал-демократии, и я вспоминаю своих коллег – все они были тогда совсем молодыми – с большой теплотой.  

Правда, было много бестолковщины. Для начала я перепутал наш адрес: ближе к метро Пролетарская стоял ещё один дом № 1, новый, и назывался корпус 1. А я решил, что раз наш дом стоит дальше, то он и есть корпус 1. И разошлось это по всей информсети. Более того, кто-то подсуетился и выпустил майки с нашим символом – роза в кулаке (а ветка-то – с шипами!), адресом и телефоном. В результате народ попадал в дом у метро целыми косяками, и жильцы сильно ругались. Пришлось вешать там объявление. Я был в отчаянии от собственной безалаберности. Существовали мы на деньги, которые продавали наши распространители всей социал-демократической прессы, которая в то время вовсю гуляла по стране, а к нам поступала от издателей. Правда, потом надо было с ними рассчитываться, а эти деньги уже приходилось доставать Олегу Румянцеву у наших предпринимателей. Зарплата у аппарата была весьма скромная – всё это, заметь, во время набиравшей ход инфляции. 

Один  из агентов был иногородним, работал  не покладая рук, а ночевал прямо  у нас в офисе. Такая жизнь  ему нравилась, он с гордостью  говорил, что стал профессиональным революционером. Ложился и вставал он поздно, и это стало нам мешать, потому что вызывало удивление у утренних посетителей. Пришлось его уговорить уехать домой. Между прочим, он чем-то похож на одного из известных ныне оппозиционных журналистов. Может, это он и есть? 

Ещё мы приняли решение по легализации  всех местных отделений СДА. Сразу  после получения печати и открытия счёта наладили оформление документов. По тогдашним правилам Минюста, можно  было регистрировать местные отделения центрального общественного органа. Не теряли ни дня, хотя это было нахальством – как я говорил, СДА осталась незарегистрированной в Минюсте – но в большинстве случаев финт заканчивался успехом. Местные власти с перепугу регистрировали организации, и это пригодилось в какой-то мере в республиках, отделившихся вскоре от СССР. Однако в России после учреждения СДПР в апреле 1990 пришлось вслед за документами о регистрации отделений СДА делать соответствующие пакеты документов по регистрации местных организаций СДПР – получилась двойная бумажная волокита. Правда, кое-где российские организации СДА продолжили своё существование из-за раскола эсдеков на местах. 

К нам  сразу потянулась интеллигенция. Приходили  начинающие предприниматели – и  не какие-нибудь «новые русские», а грамотные люди, часть из них впоследствии стали спонсорами партии – из москвичей, например, Самсонов Валентин Васильевич. Они подчёркивали, что на фоне всех новых политических течений видят надежду именно в социал-демократии. Да, это было время надежд: казалось, что с переменами одержит верх некое рациональное обустройство общества, и необходимо этому помогать, поддерживать эсдеков.  

Одно  время поползли слухи, что «Память» готовит погромы, в связи с чем у нас побывало немало евреев…  

КОРР.: Искали защиты? 

В.К.: В  нас действительно видели какие-то политические гарантии против национализма и крайних его проявлений. Забегая  вперёд, скажу: слабость российской социал-демократии, отсутствие её на политической арене  в течение многих уже лет –  одна из причин фашизации части населения. Примитивное сознание ищет простые рецепты: враг – чужой, он – рядом, в нём причина массовой нищеты.  

…Был  интересный случай с Генрихом Ивановичем Лихачёвым. Пожилой человек, приехал  из Краснодара и предложил поговорить с ним конфиденциально. Я выслушал удивительную историю, которая с тех пор не даёт мне покоя. После войны ему, военному переводчику, пришлось пообщаться в военном госпитале с пленным начальником одного из немецких аэродромов, который рассказал ему о том, что нацисты захоронили на территории аэродрома в тайном бункере некие трофейные ценности. Типа картин. Аэродром оказался в нашем оккупационном секторе.  Генрих Иванович, узнав о тайнике, никому не стал о нём говорить.  Он уже был в курсе массовых присвоений нашим оккупационным генералитетом всяких произведений искусства. Между прочим, не тогда ли началось разложение военной верхушки, не оттуда ли тянутся сегодняшние трудности с реформированием армии? Так вот, Лихачёв мне доверился, рассказал об этом. Возможно, бункер в последующие годы мог быть найден случайно, без официального о том сообщения. Но, может быть, и нет. Берлинская стена пала, а войска наши в том самом 1990 году оттуда уходили. Я рассказал об этом случае нашим депутатам Николаю Тутову и Леониду Волкову. Оба часто наезжали в Европу в то время, но они как-то не заинтересовались.  

КОРР.: И что, чем дело кончилось? 

В.К.: Да ничем. Ехать туда за свой счёт и  что-то искать без специального снаряжения было бы авантюрой. Хотя я держал наготове документы Лихачёва для оформления поездки в Германию. А позже стало вообще не до того: безработица, борьба за выживание и так далее. Так что мы не оправдали надежд Генриха Ивановича. Он был сердечник, я не надеюсь, что он жив… 

КОРР.: Кто состоял в исполкоме СДА? 

В.К.: Это  в архиве, я уже плохо помню. Даже не помню, сколько человек было в исполкоме. Леонид Волков, Павел  Кудюкин, Пётр Филиппов, ребята из других городов…   

Вот запись: 22 марта 1990, актив МО СДА. Газета «Новая жизнь» переходит под нашу опеку (они меня взяли в состав редколлегии). С таким предложением к нам обратился Олег Байбара, в то время зам. главного редактора, от имени редакции. Основал «Новую жизнь» Александр Лукашёв, задумав её как продолжение меньшевистской «Новой жизни», в которой печатался ещё Горький, когда оппонировал большевикам.
Однажды они пришли с Сергеем Давидисом, в то время коммерческим директором, у Сергея на плече сидела ручная белая крыса. Она как-то незаметно сбежала, мы её потом искали и так и не нашли. Жалко.  

Вот заметка: спор об опасности вытеснения СДА Демплатформой – об этом говорил Сергей Магарил. Слава Лызлов: «Можем стать политическими маргиналами». Нет, ты представляешь, как стоял вопрос?.. Нам якобы не было выгодно, если Демплатформа объявит себя социал-демократами – была бы морока, кто кого поглотит, кто будет в лидерах… Ещё решили провести маёвку, чтобы это стало традицией. 

КОРР.: Стало? 

В.К.: Не-а. Эта мечта была хронической на протяжении существования СДПР на разных этапах, в том числе горбачёвском. Сейчас нечто подобное ежегодно проводит демократическая оппозиция у музея Сахарова. 

…4 апреля 1990, заседание руководства СДА, повестка дня: