(см. часть 1 и часть 2)

Ч. III. Эсдеки в эпоху перемен 

КОРР.: Расскажи про следующие съезды. 

В.К.: Второй съезд партии состоялся в Свердловске  в октябре 90-го. Я взял туда полуторагодовалого Илюху – в детсад он ещё не ходил, а на жене остался грудной ребёнок. Летели самолётом, чтобы помочь организаторам на месте. Ночь, входим в гостиницу, нас раскидывают по номерам, и тут выясняется, что с местами туго, и нас с Олегом Румянцевым помещают в один номер. Ребёнок у меня был спокойным, но Олег крайне возмутился: как это так, он депутат России – и такое отношение! И добился-таки отдельного номера.  

На следующий  день моего сынишку взяла одна семья эсдеков – я навещал  их поздно вечером, потому что с утра до ночи работал на съезде. Тогда мы срочно дорабатывали и принимали программу партии. Помню, мне поручили тему по внешней политике – пожалуй, это был единственный случай, когда удалось в официальном документе протолкнуть идею о возможности одностороннего ядерного разоружения ввиду самоубийственного характера любого столкновения с применением этого оружия. В принципе, это можно сделать путём объединения антитеррористических служб и ядерных сил  демократических государств – но это уже не при Путине. Сегодня волосы дыбом встают от рассуждений нынешних российских дипломатов и вояк о нашем «праве» на превентивное применение и прочее (см. новую Военную доктрину России и документ «Основы государственной политики в области ядерного сдерживания до 2020 года» – В.К.). Как будто и не было того прорыва к открытому миру без взаимно истребительных войн, который мы демонстрировали сразу после крушения  советского империализма. А тогда, в 1990-м были горячие споры с утра до ночи – и где сейчас та программа? В 2000-2003 СДПР была воссоздана заново Горбачёвым, но программу писали заново, от нашей первой не было взято ни слова. Возглавлял программную комиссию на 2 съезде, кстати, Сергей Марков, который потом далеко удалился от социал-демократии в сторону национал-шовинизма, стал одиозной  фигурой в нынешней ублюдочной политической реальности.  

Помню знаковый жест с нашей стороны: на месте уничтоженного в период пребывания Ельцина 1-м секретарём Свердловского  горкома дома Ипатьевых, где была расстреляна царская семья, мы оставили венок у креста: эсдеки-меньшевики попросили прощения за неизбывное злодейство своих молочных братьев – большевиков. 

То было время надежд, общественно-политическая жизнь стремительно развивалась, мы чувствовали себя на гребне, в русле  и в курсе всего. Тогдашние  руководители – по крайней мере, на словах – делали реверансы в сторону социал-демократии. Нас поддерживали предприниматели (Самсонов Валентин, Логинов Александр из Якутии, черноморцы…) Впоследствии стало ясно, что идеология социальной демократии не получила должного развития в постперестроечной России.  

КОРР.: В самом деле, почему?  

В.К.: Если не говорить про далеко не социал-демократический характер спешных либеральных реформ и личное отношение к этому делу Ельцина, то можно попробовать объяснить это реакцией общественного сознания на сам термин «социал-демократия». На излёте гласности люди прокляли породившую ленинизм РСДРП, но по простоте душевной забыли о маленькой приставке (б) – т.е. про то, что большевики многие десятилетия представляли эсдеков как злейших врагов. Эсдеки первыми шли за решётку и под расстрел, их беспощадно уничтожали в лагерях,– именно из-за принципиальной установки на борьбу против узурпации власти, против неправедного строя, против насильственного насаждения бюрократического «социализма». С другой стороны, лидеры СДПР не сделали практически ничего для продвижения, лоббирования предпринимательского бизнеса в среде эсдеков. Профсоюзное движение (Соцпроф) также не получило должного размаха, массовая поддержка отсутствовала.  

КОРР: А вот Жириновский смог… 

В.К.: Дело в том, что ЛДПР это обманка, это не либеральная а национал-популистская партия. Жирик взошёл на политическом пространстве новой России как раз на популистских лозунгах, к которым эсдеки не могли прибегнуть по определению. Ну, и потом, я уже говорил, он сделал из своей партии добротный бизнес-проект, на чём всё и держится. Альтернативой популизму мог бы стать расчёт на протестное движение, но это поле мы, социал-демократы, отдали КПРФ. Лично мне стыдно: когда говорят «левые», имеют в виду «коммуняк», этих махровых «державников» и сталинистов.  

КОРР.: А новая СДПР? 

В.К.: Новая СДПР  из-за своей слабости и близорукой позиции лидеров не ушла в оппозицию к антинародному режиму – а ведь сам бог велел! – и занялась лизоблюдством. Витали эфемерные надежды, что нам как-то позволят «порулить», приблизиться к властной кормушке.  

КОРР.: Вернёмся к первым съездам СДПР.

В.К.: Той же осенью учредились республиканцы. До этого я эпизодически интересовался делами Московского партклуба… 

КОРР.: Они тогда раскололись… 

В.К.: Ой, я в этих расколах не разбираюсь, не участвовал и всегда был против. Тут надо ветеранов «Демплатформы» спрашивать. Я тогда, просто потому что территориально было ближе, ходил в Севастопольский райком, где у них проходили заседания. Выгуливал детей и шёл туда. Они паслись в фойе, а я переживал, лез выступать, говорил, что делить нам нечего, а другой идеологии, кроме социал-демократической, у нас с ними, выходцами «Демплатформы», быть не может. Ведь был же уговор с Володей Лысенко , что они выводят демократов из КПСС, и мы вместе создаём социал-демократическую партию. Лысенко говорил: «Да-да, создаём», но это было только «да-да». А получился этот финт с созданием Республиканской партии, который вылился ни во что. Логика последующих событий, амбиции лидеров нас развели. И смотри: тогда, весной 90-го, ждать их организованного выхода из КПСС мы не могли. Хотя бы потому, что бренд социал-демократии захватил бы тот же Жириновский – и хороши бы мы были, он бы до сих пор дискредитировал эту марку, точно так же как все эти годы дискредитировал понятие либеральной демократии.  

КОРР.: С РПР были сложные отношения? 

В.К.: Поначалу самые близкородственные. Я постоянно контактировал с этими ребятами. Брал их за пуговицу, и мы давали друг другу обещание хранить верность идеям социал-демократии. Часть из них – Леонид Гуревич, Володя Филин, Володя Фалько – несколько месяцев обсуждали с нами условия объединения. У них сложилась социал-либеральная фракция, которая, в конце концов, сама было решила объединяться с нами, поскольку межпартийные переговоры зашли в тупик. Но, видимо, начавшийся раздрай у эсдеков их остановил. Со всеми у нас сохранились прекрасные товарищеские отношения – и что нас тогда раскидало по разным партиям? Делить нам было нечего, программные установки были в целом одинаковые. Это, впрочем,  касается и других демократических партий. Тогда, в 1991-1992 годах у нас даже проходили совместные партийные собрания в низовых ячейках. Прямо на уровне районных организаций. И вот как-то я с удивлением вдруг узнаю, что республиканцы приняли окончательно решение с нами не объединятся. Насколько я понимаю, это была личная «заслуга» отдельных активистов. Какую-то отрицательную роль сыграли Сулакшин, Зябрев, возможно Шостаковский. Возможно – как заметил кто-то из учредителей «Демплатформы» (по-моему, Александр Механик), что дело погубила позиция Ельцина его желание стать непартийным лидером. И вправду, народ резко охладел к идее демократической оппозиции в КПСС, а вскоре после путча и запрета КПСС началось падение жизненного уровня, и дальнейшие шаги к свободному рынку вызвали реакцию и проклятия в адрес демократов. 

А ведь никто из демократов не хотел выпускать  из рук инициативу политических и  экономических реформ и терять массовую поддержку... Но при этом мало кто понимал необходимость единства всех демократических сил. 

КОРР.: В дневнике что-нибудь записывал?   

В.К.: Вот 29 января 1991: совещание социал-демократических партий республик – к тому времени они уже были учреждены. Принято решение о реорганизации СДА на конфедеративных принципах. 

2 февраля:  совещание руководства СДА. Угроза  авторитаризма, введения ЧП в  стране. 

…Вот  запись от 16 февраля 1991. Конференция  областной организации СДПР. Довольно представительная пресс-конференция: Румянцев, Клямкин, Карпинский, Нуйкин, Орлов. Бориса Сергеевича Орлова привлёк к участию в наших партийных делах я. Он работал в ИНИОНе как специалист по европейской социал-демократии. Мы с ним надумали делать художественно-публицистический журнал. Он предлагал название «Феникс», но оно оказалось занято, остановились на «Посохе». Задумано было неплохо, карманный формат и прочее. Я, наконец-то, занялся бы литературой, а для начала стал директором. Однако скоро на 3-м съезде СДПР осенью 1991-го его избрали сопредседателем (вместе с Олегом Румянцевым), и ему стало не до того, так что мы даже «пилотного» номера не сделали. 

КОРР.: Но это осенью. 

В.К.: Вот  16 февраля: месячный бюджет (расходы на аппарат) секретариата СДА 850 рублей. 

Референдум 17 марта о сохранении СССР. Многие демократы голосовали тогда против – во-первых, потому, что объективно все империи в конце концов разваливаются, Российская развалилась ещё в 17-м году, но большевики сколотили её насильно – в ходе гражданской войны, и она стала подлинной тюрьмой народов, потеряв неисчислимое количество населения (по демографическим прикидкам, экстраполирующим население России начала ХХ века, более 100 млн. – В.К.). Во-вторых, СССР был детищем Сталина – а всё, к чему прикасался этот человек, несло – и до сих пор несёт – беду. После развала в девяносто первом собрать воедино те же республики (исключая, конечно, прибалтов, нагло оккупированных Красной армией в 1940), в принципе, можно было бы – при условии успешного и скорого хода экономических реформ в России. Однако последнее, как мы видим, стало чрезвычайно затруднено ввиду последовавших событий. У власти утвердилась так называемая «семья», или «семибанкирщина», как говорил Андрей Фадин. Крепло коррумпированное чиновничество, а уже при Путине у руля встали силовики, у которых по определению «пуля в голове». Параллельно шёл откат и сдача позиций представительной демократией. Вновь в ходу имперские ценности, убогое конфронтационное мышление, позывы к силовому решению конфликтов с соседними республиками… 

КОРР.: Ты отвлекаешься. У нас весна 1991 года. 

В.К.: Вот  из тех будней – курьёзный случай с Сашей Ш. из Нижнего Тагила. Он был аспирантом МГУ, готовился защищаться по философии. Очень деятельный, прибился к эсдекам и предложил издавать журнал «Манифест», как сейчас помню. Я, конечно, ухватился за эту идею, надеясь, между прочим, окончательно перейти в журналистику. У Саши были неплохие связи среди наших интеллектуалов, он организовал в Химках пятидневный (по-моему) семинар по политологии, в котором и я принял участие на правах спонсора, выделив на организацию журнала ещё пару тысяч рублей общественных денег. Причём вывез туда всю семью. Стоял уже март 1991, в последних числах в Москве состоялась мощная демонстрация в поддержку Ельцина, и мы знали, что будет задействована армия. И действительно, впервые власть вывела танки на улицы. Вот на эту демонстрацию я бы не взял детей. А так они у меня участвовали во многих митингах и манифестациях. Один сидел на шее, другой висел на груди. Но в те дни мы находились за городом. Так вот, семинар начался замечательно, были представительные гости (среди них Стивен Коэн, американский историк, политолог Игорь Клямкин), частично знакомые мне по их выступлениям у нас в клубе. Но где-то на третий, а может и на второй день Саша, на котором держался весь распорядок дня, исчез. Мероприятия затормозились, он объявился поздно ночью и поведал удивительную историю. Он очень любил захаживать в «Макдональдс» на Пушкинской – единственный тогда  Москве, с утра до ночи стояли очереди. Так вот, при своём изрядном честолюбии, он потребовал у охраны пропустить его без очереди как VIP (семинар, дескать, и прочее). Те отказались – чего это ради? Саша пошёл на принцип, потратил несколько часов и, по его словам, добился-таки увольнения (!) этих охранников. Стало ясно, что товарищ не в себе. Случай из плачевных, мы разъезжались оттуда со смешанным чувством сожаления и неловкости. Через несколько дней он совсем «съехал», утверждал, что за ним охотится КГБ, выпросил у меня фотоаппарат, после чего его сняли с поезда и поместили в «психушку». Я узнал об этом потому, что ко мне за какими-то его вещами приезжал его родственник. А фотоаппарат так и пропал. 

30 апреля  – 2 мая 1991 – 3-й съезд СДПР  в Ленинграде. На этот съезд  пришлось опять взять сынишку,  ему уже было три года. Остановились у Монаховых, за Илюхой присматривала Валя, жена Вити. Но в какой-то день она не смогла, и мне пришлось взять его с собой. Он, конечно, не сидел на месте, а бродил по дворцу культуры. И забрёл из-за кулис прямо на сцену, где в зале шло пленарное заседание. Журналисты обрадовались и бросились это дело фотографировать. Однако Анатолию Голову, депутату Госдумы, который организовывал съезд…   

КОРР.: Он был депутатом Ленсовета. 

В.К.: Да, да. А потом его избрали в  российский парламент. А тогда был в Ленсовете. Позже он некоторое время был председателем СДПР. (Голов Анатолий Григорьевич – сопредседатель Социал-демократической фракции в партии «Яблоко, сопредседатель Союза потребителей России). Так вот, он призвал меня к порядку. Под оживление в зале я выставил своего «лапчика» в коридор. Зато потом мне вручили отличное фото: Илюха на сцене рядом с президиумом под флагом и лозунгом, и подпись: «Молодёжь выбирает социал-демократию». Эта историческая фотография долго стояла на книжной полке у нас дома, но, к сожалению, погибла при переезде, куда-то потерялась. Попробовать бы её восстановить… Кажется, это была питерская газета «Смена». 

Вот на том съезде сопредседателем партии был выбран Борис Орлов на пару с Олегом Румянцевым. Помню фракции: левая (Ракитская, Тутов), социал-демократический центр (Кудюкин), либерально-демократическая (Логинов, Якутия). С трибуны подшучивали над «клубом любителей социал-демократии», куда якобы записались «городничие» Попов и Собчак. У меня были приготовлены тезисы выступления в прениях, но очередь так и не дошла. На этом съезде я ещё меньше занимался оргработой – то есть шло по нисходящей: на 1-м – вплотную, на 2-м – частично, но участвовал в комиссиях, на 3-м – в последний раз был избран в правление партии.  

Май 1991, 4-й съезд народных депутатов СССР. Я был аккредитован, но на второй день уехал в Словению. Вот было время: пропуск-вездеход в Кремль, а в Белом доме у меня была аккредитация даже без фотографии! Занимался распространением нашей прессы. Так вот, меня послали в командировку в тогдашнюю Югославию на конференцию социал-демократов восточно-европейских стран. Это было в дни развала Югославии, в воздухе запахло войной. Но это выяснилось лишь на месте. Туда я тоже пытался поехать с сынишкой, предупредил организаторов и меня с энтузиазмом ждали, но наше руководство воспротивилось. На встрече продвигал идею реорганизации СДА в качестве международной восточноевропейской организации по обмену информацией и опытом. Меня поддержали, но всё упёрлось в финансирование. Вообще, подобная организация всё же была создана, уже в 1999 году, называется Восточно-европейский социал-демократический форум. Её генеральным секретарем стал Павел Кудюкин. 

Пока  я был в Словении, на Дубровке у меня из-за переезда погибла часть  архива… 

КОРР.: Офис переехал? 

В.К.: В  гостиницу «Россия», тогда это было модно: новоявленные партии снимали 1-2 номера под это дело. А из дома на 1-й Дубровской под капремонт нас стали выгонять. Выезжали в пожарном порядке. Ребята, которые тогда руководили аппаратом, не стали брать архив СДА. Естественно, в гостиничном номере мало места… Когда я приехал, мне сказали, что «не успели». Я заходил на Дубровку и вижу: мебели никакой, а все бумаги,  архив, разбросан по полу. Я собрал, что смог, и увёз домой. Поэтому все сохранившиеся протоколы «Демоперестройки» и СДА лежат там. А так я уже мало чего помню. 

КОРР.: «Там» – это  где? 

В.К.: Так  я ж говорил, что отдал архив  Левчику. А тогда по свежим следам я написал пару статей – драматическую «Братание в Альпах накануне войны» и трагическую «Разгром штаб-квартиры эсдеков на Дубровке». 

…1 июня состоялась – встреча эсдеков  с Луисом Айалой по линии Социнтерна. Были Волков и Орлов. Я мог бы сам переводить, но у Айялы был свой переводчик. Мы в очередной раз решили, что поддержка и признание Социнтерна у нас в шляпе. Позже кого только это не коснулось: даже теперешние «справедливороссы», путинские подпевалы, обратились в Социнтерн за тем же (После отказа «новой» СДПР (2001-2007) в перерегистрации, она слилась со Справедливой Россией. Ныне эсдеки рассеяны по разным партиям и движениям – помимо «Яблока», с-д союзов и организаций, их активисты замечены в «Другой России» и «Солидарности» - В.К.). 

АВГУСТ 1991 г. 

КОРР.: Лето, август, путч… 

В.К.: Возможность путча была совершенно логична. Я уже говорил, что ходили слухи о его подготовке. Мы понимали, что реакция такого типа весьма вероятна, ожидался военный мятеж, но чем это примерно закончится, знали заранее. Это очень легко просчитывалось…  

У меня однажды был случай, который иллюстрирует отношение того самого Пятого отдела КГБ к диссидентам накануне подъёма демократического движения. Несколько лет спустя, когда я был безработным и пытался зарабатывать извозом, разговорились как-то ночью с одним пассажиром. Я рассказал о своём прошлом участии в движении. А он в ответ выдаёт мне историю о том, что в то время, он находился «по другую сторону». Был функционером КГБ и лично «опекал» Новодворскую – если не арестовывал, то что-то там над ней делал. А время было такое – середина 90-х – что казалось: уже демократия вовсю, «мир дружба, прекратить огонь», никаких люстраций, все грехи в прошлом. И он говорит: «Кто бы мог подумать, что эти наши подопечные попадут во власть. Но их поведение тогда вызывало у нас уважение. Передайте ей привет, моё почтение, так сказать», – ну, что-то в этом роде. Если она прочтёт это интервью – вот, передаю, хотя и запоздало… Уважение, понимаешь?! И где оно теперь, их уважение после прихода Путина? Это же надо так всё перевернуть… 

Так вот, с одной стороны, Пятое управление, рядовые сотрудники, нам тогда сочувствовали – судя по их настрою и по тому, что у них, видимо,  были противоречивые инструкции что-то делать или не делать против нас. Дошло до того, что они нас предупреждали, что будет путч, меня лично спрашивали: «Что Вы тогда собираетесь делать?» Я им сказал, что, как и все, выступлю против. А если арестуют, буду сидеть – а куда мне бежать, с семьёй-то? И заявил, что подобная затея обернётся всенародным смехом. То есть, если будет мятеж против Горбачёва, то это будет смех для всей страны. Так, по сути, и произошло. То есть нам, державшим руку на пульсе, тогда было довольно легко представить ход возможных событий. Что любопытно: были одновременно правы и те, кто ждал путча, и те, кто говорил о его невозможности. 

Что именно мы натворили, я понял лишь в день капитуляции ГКЧП.  

КОРР.: Ты как-то участвовал? 

В.К.: В дни начала путча я находился с семьёй в Севастополе и, не имея никакой информации, вычислял, что происходит. То есть буквально по часам знал, что вот наши ребята пошли к Белому дому, вот сейчас они ставят баррикады. В самом Севастополе, между прочим, кое-кто потирал руки: вот, наконец-то обратно будет порядок. 

Вернулись мы 22 августа. На вокзале встретил Олег Байбара, и мой первый вопрос к  нему был: «Ну, чего: «янайцы» сдались?» – «Сдались, прямо сегодня утром и сдались», ответил он. 

В этот же день (или на следующий) звонит кто-то из наших и заявляет: пошли брать  здание ЦК партии. Я схватился за голову: подумал, что сейчас начнётся кровопролитие. И поехал его предотвращать. Сел на свой «стартончик» и погнал туда – как был, чуть ли не в шортах! Я жил на Севастопольском и ехал по прямой. Вылетаю на, как мы его называли, «мост имени Матиаса Руста» (которого, кстати, мы вытаскивали из тюрьмы – писали петиции), переваливаю через горб – и вдруг вижу трёхцветный флаг над правительственным куполом в Кремле. И вот тогда я понял, что произошла смена режима, власти, строя. И что никакого кровопролития в Москве не будет. Оставалось просто участвовать в почётной капитуляции, видел, как Савостьянов и другие (московское демократическое начальство) снимали доску с ЦК. Одновременно на другой стороне площади, над зданием ЦК ВЛКСМ поднимали трёхцветный флаг. Потом демонтировали памятники, хоронили трёх ребят, был митинг победы, снова сотни тысяч на улицах, эйфория…  

ЭСДЕКИ  В ДЕВЯНОСТЫЕ И НУЛЕВЫЕ 

КОРР.: Победа, «одна на всех»?..  

В.К.: Ну, да, как бы не так. Сразу начались брожения среди демократов. Кризис жанра. Борис Сергеевич Орлов, написал  тогда эпиграмму на Гавриила Попова: 

Служил  Гаврила бургомистром,

Порядок всюду наводил

И первым делом очень  быстро

Нас, демократов, придушил. 

Это из моего блокнота. В связи с чем  – не помню, хотя Попов всегда себя позиционировал как социал-демократ. Однако факт остаётся фактом: демократические лидеры – тот же Афанасьев, Попов из власти ушли, кто сразу, кто погодя. Кто-то успел сильно перемазаться (Собчак, Станкевич), кто-то самоотверженно рубился несколько лет, взвалил на себя груз либеральных реформ (Гайдар и его плеяда), далёких от идей социал-демократии. 

КОРР.: Расслабились? 

В.К.: 28-29 сентября 1991 в Киноцентре состоялся пленум СДПР. К нам явился Николай Травкин, лидер ДПР, и заявил буквально следующие: времена предстоят тяжёлые, предстоит реакция, демократов будут глушить по всем направлениям, давайте объединяться, иначе нас всех передушат поодиночке. Мы ему сказали: пардон, но между нами большая разница: у нас «вечное сияние чистого разума», а у вас – чёрт знает что. Эпизод этот вспоминается теперь с тоской: как же он был прав, Николай  Ильич…  

На пленуме  я с изумлением наблюдал начавшийся раздрай между Румянцевым и Орловым. В суть я не особо вникал, мне  казалось, что Орлов – теоретик, Румянцев – практик, делить особо  им было нечего. Часть правления  сильно ругалась на Орлова именно из-за его учёности: видели в том помеху организационной работе?  

А на президиуме партии 14 октября 1991 выяснилось, что объединения с РПР не будет, оставалась надежда на её социально-либеральную фракцию, что тоже потом как-то рассосалось.  

Хотя  поначалу это время было полно надежд, что с приходом рынка уровень жизни пойдёт вверх, и мы сможем сами всё больше и больше зарабатывать. Характерен эпизод с типографией, это было в январе 1992. Румянцеву где-то обломился целый станок, достаточно современный. Он якобы был отправлен ему (т.е. нам) через юго-восточную границу. Я вызвался это дело пристроить в какой-нибудь типографии, обговорив там частичное право собственности для партии: а что, неплохо было бы эсдекам иметь своё издательство с печатной базой. Я тогда всё ещё надеялся на издание с Орловым своего журнала. Ездили мы с Олегом Байбарой («Новая жизнь») по нескольким адресам ведомственных типографий и издательств, которые находились накануне приватизации. Помню испуг одного из начальников (ГПЗ на Широкой): возможно, у него были свои виды, и наш приход со шкурой неубитого медведя был совсем некстати. 

После путча 91-го где-то в ноябре Олег Румянцев, предвидя распад СССР, свернул работу Социал-демократической ассоциации, т.е. прекратил её субсидирование. Он целиком погрузился в депутатские дела и работу Конституционной комиссии. Я же долго носился с идеей сохранить СДА для контактов и согласования действий с социал-демократами из СНГ. В феврале 1992 сделал попытку переучреждения, найдя поддержку у предпринимателей Валентина Самсонова и Владимира Смирнова. Последний начал было нас спонсировать, но практически сразу стал испытывать трудности – начиналось время бандитских разборок и наездов, он разорился. Закончилось взрывом цен на почтовые отправления, и связь между республиками прервалась, а до Интернета было ещё далеко.  

Я искал другие источники финансирования. Не помню точно, когда это было, но зашла речь об учреждении ОАО «Крестьянский торговый дом». (Организация под таким названием и сейчас существует, но я не уверен, та ли, всё давно перекроилось – В.К.). Учредители становились акционерами, приглашали своих, вносили деньги, приобретали акции. Я сдуру посчитал, что СДА можно субсидировать через дивиденды. Не долго думая, взял в «Премьере» кредит и явился на учредительное собрание. Ба, знакомые все лица! Директора – Эльдар Ковригин, «Демоперестройка», Игорь Чубайс «Демплатформа». Сплошь неформалы.  

В сторонке стояла и покуривала наше «знамя», красавица Аня Золотарёва, «неспетая песня моя» – наверное, тоже думала о дивидендах. Короче, накупил акций и, как Буратино, стал ждать, когда прорастёт. Через несколько месяцев, когда пора было уже возвращать кредит, забеспокоился: грозил штрафной процент, а дивидендов всё не было. Пришлось впарить эти акции обратно директорам компании. Прощаясь с Эльдаром, прочёл свои стихи про пассионариев. Он покрутил головой и сказал: «Ну, брат, и вправду, какой из тебя бизнесмен, если ты стихи пишешь!». А я подумал: какой из меня поэт, если я только и думаю, где бы денег подзаработать… Вообще, с приходом рынка многие люди, в отсутствие всякого представления о реальном бизнесе, сами организовывать ничего не умели, зато охотно давали деньги на всякие «пирамиды».  

КОРР.: Ну да – МММ… 

В.К.: С  МММ был вообще смех. Я после  первой же рекламы на ТВ сказал жене: даже не думай, это «панама», обязательно лопнет. Прошло несколько месяцев, жена разнылась: у неё на работе (тогда Гостелерадио) этот дачу купил таким образом, тот машину, другие новую квартиру сделали… Ну, я ей и говорю: ладно, попробуй, может проскочим… Вложили последние деньги, и что ты думаешь – через неделю всё лопнуло! Привет Лёне Голубкову. С теми же ваучерами – я их накупил на всех членов семьи уж не помню, по сколько – тоже вышло чёрт знает что. Вложили – и скоренько все эти фирмы, «Гермесы» и «Автовазы» всякие, позакрывались и переучредились. И бедные буратины остались без своих золотых ключиков. 

КОРР.: До какого времени ты состоял в  правлении партии? 

В.К.: До 4-го съезда, до мая 1992 года. В нём  я уже не участвовал. Последним  моим мероприятием была поездка в Юрмалу в марте того года. Там состоялась конференция эсдеков «освобождённых народов Востока»: среди прочих были казахи, таджики, дагестанцы, киргизы, татары, горноалтайцы, чуваши, и, конечно, прибалты. В советское время я не пытался ездить в Прибалтику: было общеизвестно, как там относились к русским, а это уязвляло мои интернационалистские чувства.  

Стоял некупальный сезон, помню экскурсию  по Риге, задувало, и все события  разворачивались в курортном  пансионате. Помимо меня, от наших был Игорь Томин из Волгограда, секретарь СДПР, он потом трагически погиб. В целом чувствовалось родство душ из-за общности взглядов, а осталось в памяти следующее. Ещё оставалось ощущение общего пространства новоявленного СНГ, но уже полыхало в Карабахе и Приднестровье. Было тягостное недоумение по поводу пролитой крови, показали фильм о резне в деревушке Худжалы, из 7 тысяч жителей которой спаслась лишь половина. Поразила деталь, которой нормальный человек не мог сразу дать объяснение: у убитых было отрезано правое ухо…  

После фильма на сцену поднялись армянский  художник и писатель-азербайджанец  – они обнялись, и мы буквально  плакали вместе с ними. От чеченцев был писатель и политик Зелимхан Яндарбиев, который «учудил»: приехал  на конференцию с двумя телохранителями, над чем мы тихо посмеивались. Последующие события показали, что он-то, в отличие от нас, знал, к чему ползёт дело: чеченские войны – первая и вторая – были ещё впереди, а тогда мы ему крутили у уха, что никаким «имперским духом» в России уже не пахнет, демократия победила, чего там. (Зелимхан Яндарбиев стал временным президентом Ичкерии, а также главнокомандующим после гибели Джохара Дудаева. На выборах 1997 его сменил Масхадов. Убит в Катаре в 2004). Тем не менее, царил братский настрой, интеллигентам легко было понимать друг друга. Отмечали связь падения культуры с национализмом, говорили об опасности исламского фундаментализма и лозунга пантюркизма. Между прочим, и там, и до того в Словении одинаково поразило: рабочим языком был назначен не русский, на котором говорили абсолютное большинство участников из бывших советских и восточно-европейских республик, а… английский! Как же надо было дискредитировать «дружбу между нашими народами», чтобы так вот разойтись по своим квартирам и постараться откреститься от «великого и могучего», как от страшного сна.  

Народная  дипломатия – одно, но новоявленные политики играли в свои игры.  

...В  том, в 92-м, был взрыв цен.  Мы стали в затылках почёсывать. Как же так? Мы хотели, чтобы  они – наши депутаты, нами избранный новый Верховный совет России – придя к власти, дали, наконец, людям заработать, и вдруг начинается такая катавасия – нищета, бандитизм и так далее. 

КОРР.: А как же журналистика, «Новая жизнь»?  

В.К.: Мы поначалу неплохо устроились: наши депутаты организовали нам рабочее помещение прямо в здании приёмной Верховного Совета РФ – то есть при Белом доме. Я это как-то старался использовать «для народного хозяйства». Во-первых, для будущей редакции журнала «Посох» достал по дешёвке списанную из Белого дома мебель, отремонтировал. Во-вторых, от имени аппарата СДПР написал (скорее всего, от имени Румянцева, за которого я нахально расписывался) заявку на списанную «Волгу»: по своей работе знал, что машина нужна, контактов и встреч в то время было много. Самое смешное, «Волгу» аппарату СДПР дали – чёрную! – то-то они удивились, это было уже без меня, я узнал случайно. Распорядились они ей как-то бестолково: сдали кому-то в аренду.  

Так вот, в выходные, когда детсад не работал, приходилось брать на работу детей, и они там устраивали беготню в коридоре. Однажды ко мне пристегнулся какой-то ферт в штатском: что-де я тут делаю? Мне не понравился его грубый тон, и я на него наорал: дескать, не шибко тут, знай своё место. Надо сказать, что в советское время я мечтал о том, что когда-нибудь отменят всех вохров, и решил, что это время уже наступило – свобода, равенство, братство! Международным терроризмом, а тем более рецидивами имперского духа тогда, вроде, и не пахло. Оказалось, это был какой-то чин нарождавшегося в муках ФСБ. На нас стали точить ножи. Закончилось всё скандалом. Дело в том, что на работу я приезжал на велосипеде и оставлял его в тамбуре приёмной. Да-да, представь – это теперь за высоким забором, туда уже так просто не въедешь. Однажды после работы, вывожу я, усталый, велосипед, как пулемёт из бурьяна, толкаю внешнюю дверь, а она идёт на пружине обратно. Стекло на ней вроде толстое, чешское. Ну, я колесом его и притормозил. Это сегодня они пуленепробиваемые, а то, дымчатое, разлетелось вдребезги. Явился комендант, уж не помню, как они это дело оформили, я застенчиво предлагал  возместить, хотя времена уже наступали тяжёлые, вряд ли это было по силам. Помню, мне Румянцев устроил разнос, но получилось смешно: то ли ему так доложили, то ли у него самого перемешалось, но мне было заявлено, что я расколотил стекло и наорал при этом на того самого чина, который ко мне привязался. Оба эпизода слиплись в один, я выходил форменным идиотом. Оправдываться и не подумал: меня всегда поражала готовность  «товарищей по борьбе» обвинить друг друга в смертных грехах, как будто не было целого ряда лет общего дела, той самой «проверки на дорогах», как в фильме Германа.  

Вообще, уходил я из аппарата с некоторой  горечью: вся моя прежняя работа на новом витке даже доброго слова не заслужила. Мне как-то передали, что новый секретарь правления СДПР Саша Перфильев, избранный после 2-го съезда, грозился, что не потерпит «кардаиловщину». То есть, мол, надо переходить на другой стиль работы. Стиль у него, на мой взгляд, был действительно противоположный: он чуть что ругался, как сапожник, а у нас, в аппарате первого состава, дела решались мирно и без крика. Я на него не обиделся, даже как-то читал ему стихи по его просьбе. Мне думалось, что он, выходец из Нижнего, просто плохо меня знал. Он был сердечник и скоро умер.  

КОРР.: Так чем кончилась история  со стеклом? 

В.К. Да, так нас после того случая выперли! Это совпало по времени с резким подъёмом цен на бумагу, что автоматически  означало конец для сотен малотиражных изданий, которые появились на демократической волне. Те, кто выжил, либо имели надёжное финансирование, входили в какие-то корпорации, либо получали доступ к бумаге по сносной цене. Олег Байбара, Боря Попов и другие мои коллеги по газете переключились на бизнес, более-менее успешный. Я потом некоторое время развозил с ними парфюмерию по магазинам. Да, а стекло тогда конечно сразу вставили, но не надолго – впереди был октябрьский путч, расстрел, разгром и разграбление Белого дома. Потом был ремонт,  почему-то турецкий, ныне это здание российского правительства. А когда-то я ходил по его этажам и по стендам определял: так, тут ещё реакционеры и ретрограды, а вот это крыло уже захвачено нашими... Теперь там везде реакционеры.  

КОРР.: А как эсдеки встретили путч 1993 года? 

В.К.: По обе стороны баррикад. Дело в том, что реакция на рыночные реформы  и взрыв цен наступила уже  в 93-м году, когда шла ваучерная  приватизация – всё это обернулось обманом и всеобщим разочарованием. С весны 1993 начались уже совсем другие демонстрации, не те, мирные, которые проводили мы в полном сознании того, что ни милиция, ни армия не станут по нам стрелять. После досрочного роспуска парламента толпа пошла, сметая всё на своём пути, убивая милиционеров, штурмуя правительственные учреждения, двинули на Останкино. Большинство демократов увидело в этом попытку коммунистического реванша и осудили тех, кто остался в Белом доме, укрылся за спинами фашистов: в оцеплении стояли баркашёвцы.  

Во время  обстрела я заехал на велосипеде в толпу зевак на набережной у памятника Шевченко. Перед этим помню какую-то странную перестрелку у теплохода «Александр Блок», который стоял выше по течению. Прямо у Белого дома вихлялся какой-то велосипедист. Мне потом сказали, что кое-кто подумал, что этот псих ненормальный – я на своём велосипеде. Но я был по другую сторону реки.  Там, «под пулями» встретил Андрея Фадина. Мы даже обнялись от радости перед ожидаемой капитуляцией «фашистов». Я два часа висел на столбе. Когда начиналась пальба, прыгал вниз и прятался за парапет. Театр! С помпой подъехал кортеж Грачёва, будущего «героя» первой чеченской кампании. Уехал. Наконец, вывели взашей каких-то, мы подумали, офицеров – это были милиционеры, не покинувшие свои посты. Потом в подогнанные автобусы потянулись женщины, старики, дети… Стало как-то неловко, я слез со столба и поехал домой. Похоже было, что в наших услугах уже никто более не нуждался, события шли по воле новых субъектов российской истории. Как потом выяснилось, те, кто был внутри, в том числе ряд депутатов-эсдеков, считали, что именно они, наоборот, защищают демократию.  

Накануне  устроили бойню в Останкино. А  вечером того же дня я вышел  с собакой и услышал, как мне  показалось, звуки ожесточённого  боя – автоматные очереди у  строящегося «дома-ёлки», так мы с детьми называли здание Газпрома. Но это только показалось – просто работали пневматические строительные инструменты. А получилось символично: отвоёвывалось монополистическое будущее России.  

Короче  говоря, после тех событий многое пришлось пересматривать. Когда на выборах в декабре выиграл Жириновский, мы все стали хвататься за головы, а уж после вторжения в Чечню и подавно. 

КОРР.: Олег Румянцев находился в числе  защитников Белого дома… 

В.К.: С Румянцевым мы практически уже не пересекались: он оставался депутатом вплоть до октябрьского [1993 года] путча. Попав во власть, он постепенно оторвался от нашей среды. Там, в высоких сферах, он был на месте – как государственный деятель и отличный организатор. Время показало, что его вариант Конституции был более прогрессивен: президентский же тип, наспех сварганенный под Ельцина, обернулся для страны бедой, откатом от демократии и самоуправления, авторитарным застоем – поди попробуй разверни теперь страну к парламентскому типу правления. А Румянцева тогда, на выборах в декабре 1993, избиратели прокатили, припомнили участие в антиельцинском путче. Сказался и взрыв цен, разочарование народа в реформах, в приватизации. Всё это обернулось отчуждением большинства населения от бывшей госсобственности и падением в нищету. Несколько лет спустя, мы встретились на совещании по подготовке 10-летнего юбилея демдвижения. Я тогда приехал с Марковым, с которым тогда работал, на его машине. Олег, увидев меня за рулём, в своём выступлении заметил эдак философски: вот, всё-таки многое изменилось: Кардаильский раньше ездил на велосипеде, а теперь на машине. Я ошалело промолчал, потому что раньше у меня был хотя бы велосипед, постоянная работа, а теперь ни того, ни другого, и ни дома, ни семьи… 

КОРР.: Румянцев во время путча уже не возглавлял партию? 

В.К.: В 1992 он вышел из СДПР. Раздрай между  Орловым и Румянцевым закончился тем, что первый заставил уйти, буквально  вышиб второго из партии, доказав, что тот не настоящий социал-демократ, но и сам тоже ушёл из руководства. Это уже произошло фактически без меня, потому что в течение 1992 года общественная и не оплачиваемая работа стала сильно тяготить: семье пришлось туго, детям было 2-3 года, родители жены поумирали, мои были далеко, помощи никакой не было, да ещё надо было зарабатывать в новых условиях, получалось плохо. Шло общее падение уровня жизни, обернувшееся для моей семьи к середине 90-х форменной нищетой… Доконала язва: в больницу лечь не мог, терпел на ногах.  

То было смутное время. Когда на выборах  победила ЛДПР, я надолго перестал что-либо понимать в родной стране. Помнишь, тогда Корякин сказал в телевизор: «Россия, ты одурела»? А сейчас некому это сказать… Это было как ушат холодной воды: что мы наделали, за что боролись?! Не то, чтобы я жалел об этом. Просто думал: мы то ли зашли слишком далеко, и нужно было потом отступить, то ли вообще не туда шли. То ли у нас просто кадров не было – тех, которые могли бы нас вывести, как Данко... Вождей не хватило? Горбачёв, который пытался провести экономические реформы, наткнулся на сопротивление системы, не захотел раскалывать партию и потерял власть. Сахаров, который не был трибуном, но был совестью, как Лихачёв – нашей безвременно умершей совестью. Ельцин? С этим, как  у Искандера: «Лысый хотел как лучше, но Усатый всё испортил». Горький пьяница, который с нашей подачи – в том числе и с моей – попал в президенты. Почему всё так получилось? Ну, для себя я объяснял это тем, что с 17-го года это поле косилось и вытаптывалось семь десятилетий.  Люди, на которых мы в 1988-89-м сделали ставку, работали как группа поддержки реформаторов. Не получилось с Горбачёвым – переориентировались, стали работать на Гайдара, на Яковлева, на меж... Как её? МДГ. 

КОРР.: Межрегиональная... 

В.К.: ...депутатская  группа. На неё стали работать. 

КОРР.: Но это ещё до Ельцина. 

В.К.: Да, но Ельцин возглавил её. Он же возглавил  эту группу. И он среди них и  выделился как наиболее сильный  лидер, на которого надо делать ставку. Были настоящие трибуны – и  потом постепенно слиняли:  Афанасьев, Попов ушли... Собчак. А как здорово выступал наш Чубайс (Игорь, про Анатолия тогда мало кто слышал). Вот был Станкевич – наша надежда и опора. Помнишь, как он выходил на эти митинги? До него обращались: «товарищи!» или «господа!» Или: «господа и товарищи!» А он выходил и говорил: «Дорогие мои! Они ещё надеются, что у них что-то там выгорит. Но место встречи изменить нельзя!» Это он перед выборами выступал.  

КОРР.: В смысле – своих выборов, 89-го года? 

В.К.: Ну да. Сахаров считал его подающим надежды, очень перспективным политиком. 

КОРР.: Ну и что потом со Станкевичем? 

В.К.: Ну…  Он же стал заместителем мэра столицы, где проворачивались огромные деньги. Вот, сегодня Батурина, супруга Лужкова  – в списке миллиардеров Форбса. А Станкевич был не экономист, а историк. Его серьёзно подставили в известной афере, а в Питере была своя история с Собчаком. Я в те времена помогал своему приятелю Андресу Л. из здешних испанцев. Он создал российско-испанский благотворительный фонд, зарегистрировал чин-чином. Причём, в целях добывания денег продвигал идею продажи домов в Испании нашим состоятельным гражданам – т.е. «новым русским». Проект был перспективный, дело потом хорошо пошло – но только не через нас, «лохов», которых быстренько оттеснили от злачного места. Так вот, Андрес долго мыкался без помещения, я ему даже сдавал за бесплатно свою маленькую квартирку, которая у меня тогда ещё была. Андрес пожаловался: оказывается, он ходил к Станкевичу на приём с просьбой выделить помещение, и в знак доверия и дружбы передал ему «на хранение» фамильного медведя – статуэтку из чистого, по его словам, золота. А надо заметить, что Андрес – потомок испанских королей по карлистской линии. Торжественный момент был запечатлён  на памятной фотографии. Но с тех пор про помещение для фонда что-то ни гу-гу. Я по старой памяти звоню Станкевичу: «Серёга, где ведмедь?» Тот отвечает: «Какой медведь?» В общем, остался Андрес и без помещения, и без медведя, и дела не пошли. А я в очередной раз остался без работы… 

КОРР.: Из партии совсем вышел? 

В.К.: Да нет, какая-то связь сохранялась. Но там продолжались распри, не хотелось в этом участвовать. О том, что происходило в СДПР в 1993-1997 гг., лучше спрашивать у тех, кто держал руку на пульсе – например, у Володи Воронова, он возглавлял московскую организацию. Я перестал ходить на всякие совещания, появлялся лишь эпизодически. Короче, ушёл и из «большой политики». Помню, московская организация приглашала на ёлку с детьми – отрадно, конечно, но семейные дела у меня тогда были такие, что даже Новый Год представлялся праздником во время чумы. 

Между прочим, в 1998 году попытку воссоздать СДА делал и Румянцев, он через  кого-то предлагал подключиться. Но я с ним разошёлся во взглядах на внешнюю политику ещё до октября 93-го: был изумлён его участием в фактическом оправдании действий Милошевича, поджёгшего Балканы. А ещё упорством, достойным лучшего применения, с которым он, бывший лидер российских эсдеков, доказывал, что не надо отдавать японцем острова, захапанные в конце войны по указке Сталина. Получалось, что он оказался заодно с обоими этими преступниками и мироедами разных эпох и калибров. Хотя, возможно, мне самому здесь не хватило терпимости: ведь мы сами с самого начала толковали о том, что в социал-демократии может найтись место для всех – для левых и правых, для националистов и интернационалистов, для верующих и веверующих. Однако в защите конституционности тогда, в 93-м, Румянцев точно оказался прав. 

КОРР.: Когда СДПР прекратила своё существование? 

В.К.: Слабость партии как раз и проявилась во всяческих размежеваниях и расколах, доходило даже до судебных разбирательств насчёт владения печатью и помещением. При этом численность членов катастрофически таяла. Ко мне как-то даже обращались по старой памяти некоторые местные организации, видевшие в старой структуре СДА возможность продолжения движения. Свежую кровь попытался внести Горбачёв Михаил Сергеевич, когда объединил целый ряд организаций при создании Российской объединённой социал-демократической партии (РОСДП) в 2000 году. В этом участвовали Александр Яковлев, Василий Липицкий, Константин Титов, Иван Рыбкин, Гавриил Попов. Я тоже приложил руку: работал в фонде Горбачёва и проводил опрос знакомых эсдеков по России – они поддержали это начинание. Потом некоторое время проработал в штаб-квартире воссозданной СДПР. Помню, даже было какое-то судебное разбирательство году в 2003 по поводу названия СДПР, его удалось перехватить у остатков старой партии, не пожелавших участвовать в горбачёвском проекте. 

Как-то году в 2005 я выступил на активе партии, которая возглавлялась уже Владимиром Кишениным (злые языки утверждают, что он в 2004 перекупил партию у Титова). Заявил о том, что место эсдеков – в оппозиции к антинародному режиму, критиковал руководство, в том числе Горбачёва за постыдную поддержку этого режима. Кишенин – настоящий полковник, между прочим – чуть ли не согнал меня с трибуны. Ну, и чего они добились этой своей лояльностью? Несмотря на шашни Кишенина с Сурковым, нам даже не дали поучаствовать ни в одной избирательной компании, ни на каком уровне. В конечном счёте, СДПР не прошла перерегистрацию в Минюсте из-за «малого количества членов» и в 2007 слилась со Справедливой Россией – вот тебе, бабушка и Юрьев день! Как же мне было стыдно за своих бывших товарищей, когда Миронов, лидер «справедливороссов», призвал оставить Путина на третий срок!.. Потом была эта комедия, когда лидеры аж четырёх партий (госдумовские «Единая Россия», «Справедливая Россия» и срочно разысканные где-то по углам «Аграрная партия» и «Гражданская сила») «предложили» Путину в преемники Медведева. Будто не он сам его выбрал… Теперь у этих людишек хватает наглости разглагольствовать о возвращении «национального лидера» на пост главы нации в 2012 году. 

КОРР.: Ну, им разве не зачтётся? Скажи-ка лучше  как журналист, что с прессой  у эсдеков? 

В.К.: Ну…  хвалиться нечем. Я не раз пытался  способствовать изданию социал-демократических  СМИ, где мог бы как журналист  иметь нормальную работу. Ни один из моих проектов не пошёл, не умею я деньги доставать. До сих пор храню свидетельства о регистрации теоретического журнала «Социал-демократ», художественно-публицистического журнала «Посох». Много лет перебивался случайными заработками. В 1998, год дефолта, у меня была неплохая работа – в газете «Русский репортёр», которую редактировал, между прочим, Виктор Золотарёв, но газета к октябрю закрылась. Сотня человек – на улицу. В 2000-м уговорил Олега Байбару как бывшего владельца «Новой жизни» (он так и занимается бизнесом) передать её бренд возрождённой СДПР, которая на первом этапе (2000-2002) называлась РОСДП – то есть, «объединённая». «Новая жизнь» стала вновь выходить под редакцией Бориса Славина, сотрудника Горбачёв-фонда, но дело скоренько заглохло из-за отсутствия субсидирования. Сегодня я ближе к радикальной оппозиции, если публикуюсь, то по линии «Другой России», участвую в «Солидарности». При фонде Горбачёва создан Социал-демократический союз (Кудюкин, Кузнецов и другие), но особых движений там не заметно. Всё дело в том, как я уже говорил, что социал-демократия может выжить, лишь находясь в оппозиции к авторитарному режиму. На митингах иногда встречаю своих старых товарищей. Видел там Леонида Гуревича (когда-то социал-либеральная фракция РПР), Володю Ефросинина, Всеволода Лаврентьева, Володю Селивановского… 

ПОСЛЕСЛОВИЕ 

КОРР.: Подводим итоги? 

В.К.: Поэтом сказано: «конец – печальный аккорд». Первые горькие мысли стали приходить, как я уже говорил, в декабре 1993. Мысли о том, что силёнок, мозгов не хватило на то, чтобы понять, куда это всё движется в смысле, кому попадёт вся власть, в чьи руки свалится, кто ею по-полной воспользуется. Что же я натворил вот этими руками, когда выводил сотни людей на улицы?.. Имена наших лидеров привлекали сотни тысяч. Мы выступали против 6-й статьи Конституции, против прогнившей власти, за плюрализм и гражданское общество, но никак не ожидали, что номенклатура мимикрирует и фактически останется у руля. Что у новой «элиты» появится испытанное тяготение к тоталитарному способу контроля над тем, что они захватят: собственность, средства массовой информации, силовые структуры... Мы думали, что достаточно перейти к свободным выборам и свободному рынку – «кривая вывезет». Но всё это, в конце концов, вылилось у того же Ельцина, которого мы подсаживали на трон, в борьбу за власть любой ценой. Недаром история долгое время была для нас сплошным «белым пятном». Получили в итоге свёртывание демократических завоеваний, авторитарный полуфашистский режим, новый застой на долгие годы. Не знаю, как у тебя, а у меня сложилось такое чувство, что жизнь моя вновь опоганена: вот, был 17-летний брежневский застой, потом несколько лет судорожных демократических реформ – и снова застой, царствие всяких лужковых, сечиных, медведевых, сурковых. Экономика – в лёжку. Насилия, убийства, чиновничий и милицейский беспредел. И венец всего – высокий рейтинг «национального лидера» Путина, «борца с олигархами» и олигарха по совместительству. Взяла реванш та самая бюрократия, номенклатура, что насиловала страну со сталинских времён. «Россия, ты одурела»…  

Недавно прочёл мемуары Брячихина. Алексей  Михеич там, в частности, прокомментировал усилия партперестройщиков по «оздоровлению» тогдашней жизни. И я, читая это, вдруг подумал, что тогда, в 1987, играл в их игру, пытаясь «улучшить» власть КПСС. Но, слава богу, скоро «оборвал поводок», как кто-то сказал про Станкевича. А сами партперестройщики, как, впрочем и большинство демократов, которые атаковали власть правящей партии, ушли из политики. Брячихина буквально заставили уйти с поста префекта Западного округа столицы в 1999 году. Теперь многие из них говорят о преступной природе нынешней власти. Получилось, мы с Брячихиным – два сапога пара. Недавно на митинге оппозиции встретил Алексея Пригарина, моего коллеги по Межклубной партгруппе, нынешнего лидера РКП-КПСС. В своём выступлении он обвинил местных чиновников в продажности, привёл цифры их карманных «сборов» с рядовой торговой точки. Флаги «Солидарности» и РКП-КПСС развевались рядом… 

И всё-таки, чем интересно то время? Наверное, уроками, которые можно извлечь, вспоминая то, что происходило в 1987-1993 годах при формировании политических движений различной направленности. Оглядываясь назад, думаю, все тогдашние наши дела были вызваны нетерпением, жаждой скорейших перемен в обществе. Оказалось, что прогресс движется совсем в других сферах – законодательство, экономика. Политика ветрена, сиюминутна. Она даёт лишь толчок, вектор, легко перебивается личностным фактором. В политике мы, демократы, продулись начисто, допустили откат, реакцию. Но остаётся, никуда не делся, опыт перестройщиков, опыт Сахарова...  

КОРР.: Ты и сегодня в оппозиции. В чём ты видишь сходство того периода и теперешней ситуации? 

В.К.: Так и остались нерешёнными задачи рационального устройства власти и демократизации. Поминая Шекспира: могущество так и не соединилось с разумом. Демократия напрямую связана с экономикой, поиск «русского пути» – это изобретение деревянного велосипеда. Нельзя развивать экономику, придавив едва проросшие институты гражданского общества. Нет разделения властей – значит, механизм рынка и конкуренции работает плохо, коррупция гнобит малый и средний бизнес, отсюда безнадёжно низкий уровень жизни. Путинский застой отбросил страну в прошлое – к власти номенклатурной партии. Коррумпированная бюрократия – его главная опора. Поэтому вопрос о смене власти – ключевой. Решать его придётся схожим путём: необходима воля обновленцев из элиты и организованное движение снизу.  

КОРР.: Так в чём различие? 

В.К.: Тогда  речь шла о смене экономического уклада – фактически о революции, создании новых законов и прочее. Мы считали, что с приходом свободного рынка, с возможностью работать на себя люди станут жить богаче – ресурсов-то вон у нас сколько! Задача была: перейти от бюрократического «социализма» к социально организованному капиталистическому обществу. Но путч 1991 толкнул нас в сторону «дикого капитализма» – т.е. не по европейскому социал-демократическому, а по либеральному пути «дикого Запада»...  

И ещё: на нашей стороне в 1987-93 годах  была масса перестроечных СМИ, телевидение. А кто сейчас представляет оппозицию? Отчасти «Эхо», которое не везде слышно. Телевидение захвачено. Из прессы «Новая газета» и элитный журнал «Нью-Таймс». Разница ещё и в настрое тех, кто отдаёт приказы силовым структурам. Язовы и крючковы, которые устроили путч 1991, не были готовы отдать приказ армии и омоновцам открыть огонь на поражение, а если и отдавали, то их не слушали. Эти, сегодняшние путины и сечины – готовы. Им слишком многое придётся терять в случае неминуемого позорного ухода. Хорошо, если элита решится на обновление и по-тихому договорится с ними об отстранении от дел с выплатой отступных в виде награбленного. А если нет? Они уже отстреливаются: убийства Щекочихина, Литвиненко, Политковской, Маркелова, Эстемировой, десятков других журналистов и адвокатов, избиения, неправые суды – всё это их рук дело.  

Предложенный  путинской кликой способ «возрождения»  России через обновление и приоритет  ВПК ведёт в никуда – не в  новое тысячелетие с его новым  гуманизмом, не к открытому обществу и повышению уровня жизни людей, а к новому противостоянию блоков и угрозе самоуничтожения. При этом страна расколота на два непримиримых лагеря. Это случилось тогда, когда Путин буквально харкнул в лицо интеллигенции, вернув сталинский гимн. Пепел жертв советского режима вновь стучит в грудь, заставляет вспомнить опыт некоторых стран Западной Европы, которые прошли через более или менее длительные периоды фашизации – Испания, Португалия, Греция, –  да и Чили тоже. Между прочим, именно приход к власти социал-демократов смог примирить народы этих стран, поднять уровень жизни, помог отряхнуться от человеконенавистнической идеологии. Нашу же социал-демократию все постперестроечные годы как будто намеренно,  специально задвигали в угол.  

Корр.: А разве могло быть как-то по-другому? 

В.К.: Может, и нет. Вон, в других республиках  бывшего СССР эсдеки, с которыми мы сотрудничали в СДА, представляют полновесные партии. Они либо участвуют в парламенте и местных органах власти, либо состоят в оппозиции. Вот: Прибалтика, Украина, Белоруссия, Молдавия, всё Закавказье, Узбекистан – полнокровная внутриполитическая жизнь. В Казахстане, Киргизии, Таджикистане, Туркмении эсдеки самоотверженно бьются в оппозиции. Допускаю, что у них всех огромные трудности. Но у нас получилось ни рыба, ни мясо. Одно время – это было к концу 90-х – Володя Воронов [глава московских эсдеков], упорно говорил об «андроповском проекте». Речь, насколько я понимаю, шла о сохранении власти бюрократии силами тех, у кого «чистые руки и горячее сердце», об этаком обновлённом «номенклатурном империализме». Я отмахивался: чего вспоминать, дело прошлого. Но, глядя на нынешнее слияние силовиков с властью и бизнесом, чешу затылок: а ведь похоже на правду. Не теория всемирного заговора, пожиже будет, но всё-таки…  

КОРР.: Так ты считаешь, что социал-демократии намеренно не дали ходу? 

В.К.: Мы сами были «хороши». Однако идеология СД – одна из немногих, если не единственная, которая могла бы мобилизовать огромную часть активного населения на такой путь демократического развития, который выгоден для большинства, поскольку предполагает учёт социального фактора при проведении экономических реформ. Взять на вооружение эту идеологию – или методологию, если хотите – ни Ельцин, ни Путин не могли. Первого осаждала «семья» и мучил недуг, больная совесть. Второго – обязательства перед корпоративной командой «силовиков». Ладно, СДПР первого призыва развалилась в результате внутренних междоусобиц – здесь не мне судить, я в этом не участвовал. Но почему не выжила СДПР образца 2000-2002? Я думаю, не случайно все три лидера этой партии присягали на верность Путину. В этом хорошо бы разобраться. Началось с самого Горбачёва. По его собственному признанию, явление Путина на нашем «ясном» политическом небосклоне он встретил в штыки. Естественно: в политике это был сущий антипод Михаилу Сергеевичу с его Перестройкой. Что заставило Горбачёва изменить о нём точку зрения? Позже такую же загадочную лояльность проявили последующие лидеры партии Константин Титов и Владимир Кишенин. И приволоклись остатки СДПР в лоно партии Миронова – политического трупа с того самого момента, как только он впервые запел о поддержке Путина и его «плана».  

Но, может  быть, время социал-демократии ещё  впереди? Или постиндустриальное развитие, эпоха всеобщей компьютеризации  и интенсивного информационного  обмена, экономическая интеграция, экология требуют новых политических проектов? Проектов, которые объединили бы всё человечество. Может, какие-то другие люди нужны?..   

Записано в  дек. 2008 – сент. 2009. 
 

Пассионарий

Мы штурмовали крепость в поднебесье, –

нам край счастливый мнился впереди.

С вершины враг из грозовой завесы

метал  на нас  свинцовые дожди. 

Кто  был храбрей, умён и добр, и беден,

влёк остальных  неистово к победе. 

С тех пор  мы побеждали, отступали,

плутали, вышли  к новым рубежам.

Где ж молодцы? Мы многих потеряли

в боях, походах, драках, мятежах. 

Ну, брáтушки, в  последнюю атаку!

Мечусь, ору, ботинком бью в зады, –

в обозах растолстевшие  вояки

лениво строят редкие ряды... 

Отрицание отрицания

О тех, кто был  первым в крутом вираже

и скорость не сбавил, не помнят уже. 

Красивую сказку о счастье для всех

христосики отсочиняли, –

чтоб в меру несчастлив зажил человек,

им головы поотрывали... 

Бегу от мазни  недоделанных чувств

и от толкователей рая, –

я не волшебник, я только учусь

прокладывать  путь негодяям! 

Не будь в мире зла, – он бы скоро зачах.

Мы старые свалим беды,

чтоб новое  зло на своих плечах

на ярость явить  свету! 

*** 

На праздник моей печали

я вас позову едва ли... 

В скандальных  обвалах дней

башка полыхает пожарищем, –

любовь и война  во мне –

два неразлучных товарища. 

Художник, голодным ходи,

твой инструмент – ранимость.

Пощады от жизни  не жди,

а от любимых  – взаимности. 

В битве сгодится твой стих

его понесут, трубя...

А за тех, кто  любил тебя,

ты сам себя не простишь. 

Владимир  Кардаил. Из «Венка антисонетов» (1984)
http://www.stihi.ru/2006/01/13-1389