Что же касается возврата долгов, то мы действительно этой темой занимались, мне и Администрация об этом докладывала. Сейчас мы, по сути, ввели мораторий на исполнение этой обязанности. Думаю, что в какой-то ситуации нужно подумать, как это сделать, потому что это действующая норма закона, у нас же закон не изменён. Это уже обсуждавшаяся тема, поэтому она ещё в голове, видимо, сидит у коллег. Поэтому считаю, что мы эту тему закроем. Такое поручение Администрации давалось…

Поэтому проблема с долгами – это уже точно не та проблема, которая должна будет заморозить деятельность непарламентских партий, доступ к СМИ у вас, безусловно, по этому направлению будет.

Что же касается равного доступа к средствам массовой информации, то, действительно, недавно был принят специальный закон, принят по моей инициативе, закон о доступе к средствам массовой информации парламентских партий, прежде всего к электронным СМИ.

Именно в этом зале наши коллеги тоже высказывали мне свои сомнения по поводу эффективности работы этого закона, называли ряд претензий. Я сказал следующее – и вам то же самое хотел бы повторить: давайте посмотрим, как будет применяться этот закон. Он пробный, он принят прежде всего для защиты прав оппозиционных партий, тех, кто не находится у кормила власти, но тех, кто прошёл в парламент. Я допускаю, что мы будем расширять пределы его действия, но нужно наработать какую-то практику его применения, посмотреть на эффективные и слабо работающие механизмы в его деятельности.

Идея сбора подписей тоже неоднократно обсуждалась, но, на мой вкус, в конечном счёте мы, конечно, должны стремиться к тому, чтобы либо минимизировать число таких подписей, либо вообще отказаться.

И к вопросу о нашей готовности к тому, чтобы принять оптимальное решение, не создать каких-то больших проблем для нашей политической системы, потому что мы не должны возвращаться в 90-е годы по вопросу, скажем, голосования за такие маленькие партии, которые, собственно говоря, никого не представляют, но которые получат в этом случае возможность избираться. С другой стороны, я понимаю всё несовершенство механизма сбора подписей: там есть и элементы коррупции, и формальный момент. В конечном счёте это инструмент, и я готов обсуждать этот вопрос. У нас тоже есть ряд инициатив на эту тему.

То же самое касается и представительства в ЦИКе, но здесь опять же вопрос в критериях: кто может попасть в Центральную избирательную комиссию? То, что у нас там есть парламентские партии, – это понятно, как нам поступить с остальными партиями? В какой-то ситуации, наверное, можно подумать и о том, чтобы партии, которые набрали определённый процент, тоже могли бы быть представлены в Центральной избирательной комиссии, когда они доказали уже свою состоятельность по тем или иным вопросам.

Это то, что касается политического блока. И ещё буквально несколько замечаний в отношении правоохранительного блока.

Следствие в нашей стране, вы знаете, развивалось с момента создания ещё советского государства, и следственные структуры, следственные органы – они менялись. В конечном счёте мы получили в наследство от Советского Союза систему предварительного расследования, то есть органов следствия и дознания, которая разделена на части. В этом есть и положительные моменты, называть их не буду, и отрицательные моменты, они тоже понятны. В определённой ситуации было принято решение об организационном выделении из состава Генеральной прокуратуры специального следственного подразделения – Следственного комитета. Является ли эта модель окончательной и доказавшей свою абсолютную непогрешимость, неуязвимость? Конечно, нет.

Не буду скрывать, вы и сами об этом знаете, действительно, рассматривалась и до сих пор рассматривается идея формирования единого следственного комитета. Думаю, что, может быть, в определённой ситуации, – если не сейчас, то через какое-то время – мы придём к необходимости формирования единого следственного комитета. Хотя опыт ряда наших соседних стран, которые тоже имеют общую с нами историю, показывает, что не во всех странах единый следственный комитет оказался дееспособным. Поэтому это вопрос выбора, но именно та модель, о которой Вы говорите, – скажем, следственный комитет, созданный в системе Минюста, при специальной координирующей роли Минюста и надзорной функции Генеральной прокуратуры – эта модель рассматривалась, эта идея не закрыта. Но я считаю, что Следственному комитету Генеральной прокуратуры нужно дать возможность поработать и, несмотря на издержки работы, а они, безусловно, есть, и, несмотря на то что есть и спорные моменты, в том числе и внутри самой системы – я считаю, тем не менее определённые положительные моменты за счёт этого выделения достигнуты. Нам сейчас нужно просто определиться, что из этого сохранить, а что, может быть, оставить в прошлом.

И последняя тема, которая касалась санкций, выдаваемых судом. Я не так давно в ходе обсуждения вопроса об эффективности работы уголовно-исполнительной системы встречался с нашими судами и другими правоохранительными структурами. Действительно, эта проблема существует – практически любое обращение в суд за принятием решения об аресте судом поддерживается. Но, откровенно говоря, это вопрос не только к суду, это вопрос и к самим правоохранительным органам, потому что суд, конечно, должен разобраться в сути вопроса, но, с другой стороны, он не может на основании тех материалов, которые ему, допустим, представляют органы предварительного следствия, досконально сразу же разобраться. Это вопрос будущего, насколько будет эффективным, насколько будет обоснованным обвинительное заключение, и уже там суд поставит точку по приговору, примет либо обвинительный, либо оправдательный приговор. Поэтому это в известной мере вопрос к самим органам предварительного расследования, а вот там есть определённые проблемы, потому что по понятным причинам гораздо проще закрыть кого-то и потом добиваться нужного результата, чем вызывать его для дачи показаний в следственные органы. Поэтому наши следственные структуры стараются добиться решения об аресте, для того чтобы проще было расследовать то или иное уголовное дело. В ряде случаев это неизбежная необходимость по определённым составам, в некоторых случаях, считаю, что это делать необязательно. Поэтому если совершенствовать практику по делам об аресте, то это задача совместная и органов предварительного следствия, и судебной системы.

По экономике, думаю, коллеги ещё что-то скажут. Я потом дополню то, что Вы говорили, и то, что другие наши товарищи скажут.

* * *

Начну с темы, которая Вами была обозначена как изъян действующей политической системы, а именно вертикаль власти.

Вы знаете, дело абсолютно не в термине и даже не в приёме административного регулирования. Что такое вертикаль власти? Это её соподчинение. Вообще-то так принято во всём мире. Что у власти ещё может быть – горизонталь, что ли?

РЕПЛИКА: Разделение…

Д.МЕДВЕДЕВ: Это другое дело. Я имею в виду в рамках одной власти. Когда речь идёт, например, об исполнительной власти, она должна быть всё-таки в достаточной мере консолидирована, чтобы не терялось управление страной. А то, что у нас, скажем, в 90-е годы эта власть оказалась разорвана на части, и то, что решения, которые, например, принимались на уровне федерального центра, принимались и Президентом, и Правительством, в определённой ситуации не исполнялись в субъектах Федерации исполнительной же властью – это очень плохой признак, это признак коллапса государства. У наших некоторых соседей сейчас такая ситуация наблюдается, и я им не завидую. Поэтому термин «вертикаль власти» – он и не вредный, и не полезный, конечно, увлекаться этой игрой во всякие вертикали – вещь бессмысленная. Я бы сказал иначе: у нас много государства там, где его быть не должно. Вот это, наверное, одна из нынешних проблем. Потому что у нас ещё не структурированное гражданское общество, у нас действительно значительная часть чиновников действует абсолютно бесконтрольно, здесь Вы правы и правы на сто процентов. Более того, у нас в какой-то момент чиновники стали не просто кастой, о которой принято говорить, а это просто стало модной профессией.

Я, когда заканчивал университет, как, наверное, и Вы, и многие другие здесь присутствующие, работа в органах управления не рассматривалась как сверхъестественная, популярная или выгодная – сложная работа, да, с какими-то там возможностями. Но в какой-то момент люди, поступающие в университет, поменяли ориентацию и зачастую идут в чиновники, чтобы деньги зарабатывать, – вот это очень плохая смена ориентиров, мотивации. Здесь действительно есть очень серьёзное поле для совместной работы и парламентских партий, и непарламентских партий, и гражданского общества в целом.

Вы говорили о массовом бесправии. У нас действительно страна, в которой очень сложное отношение к праву, я об этом неоднократно говорил, и к бесправию – очень такое спокойное, толерантное. Но не секрет и то, что за права надо уметь бороться. У нас нет культуры борьбы за права – просто этой культуры нет. Вот что делают «там» в случае нарушения тех или иных гражданских прав? Сначала собирается общественная группа, пытается решить вопрос на «низовом» уровне; не получилось, и – если вопрос серьёзный – нанимают адвоката по социальным вопросам, по правам человека, и этот адвокат идёт в суд и «шарашит» до самого верха, причём иногда это делается за символическую плату, просто для того, чтобы люди могли отстоять свои права, а адвокат получил нужный промоушн, потому что на этом он зарабатывает политический авторитет. Многие политические лидеры вышли как раз из таких адвокатов, как мы знаем. После этого выносится решение, и оно исполняется. Исполнение железное – если судебный акт есть, оно будет исполнено. «Пусть закончится весь мир, но восторжествует правосудие».

Что делается у нас? Сначала обращаются к чиновнику: раз обращаются, два обращаются – результат никакой; после этого обращаются в средства массовой информации как к альтернативной власти, если результата нет никакого, пишут куда письмо?

РЕПЛИКА: Вам.

Д.МЕДВЕДЕВ: Мне. Совершенно верно. Вот и вся иерархия защиты прав человека.

РЕПЛИКА: Ещё в Страсбург пишут.

Д.МЕДВЕДЕВ: Да, у нас всё-таки, чтобы там ни говорили, страна свободная. Значит, если Президент не работает или не срабатывает институт Президента, или надежды нет на него – пишут за границу. Но мы понимаем, что это неправильный способ борьбы за собственные права, мы бороться за права не умеем. Гражданские организации, которые этим должны заниматься, у нас не развиты. Некоммерческие объединения либо не готовы этим заниматься, либо очень часто, к сожалению, занимаются политическими вопросами, то есть, по сути, тем, чем вы должны заниматься, а не защитой прав человека. А вы занимаетесь их функциями, что тоже неправильно, потому что вы должны бороться за место под политическим солнцем. Поэтому здесь всё смешано.

Я не так давно встречался с нашими коллегами, которые представляют неправительственные организации. Потом была работа, Администрация этим занималась, в ближайшее время я встречусь с представителями этих неправительственных организаций и внесу изменения в закон о неправительственных организациях и об общественных объединениях. Поэтому бороться за права нужно уметь, и делать это цивилизованно. Это, конечно, культура, которая не возникает одномоментно. За двадцать лет она не возникнет. Она в любом случае уже лучше, чем в советские времена, потому что тогда писали вообще в одно место – в партком, а потом генсеку. Сейчас всё-таки уже есть какой-то выбор.

РЕПЛИКА: В НКВД ещё.

Д.МЕДВЕДЕВ: В НКВД писали пораньше.

Теперь ещё одна тема, о которой вы говорили подробно и на девяносто процентов, наверное, абсолютно справедливо (с чем-то я, наверное, не согласен, как и любой человек), – это коррупция. Коррупция проистекает от непрозрачности, от того же бесправия и от неумения защищаться против государства. Я не буду повторять то, что Вы сказали, ещё раз подчёркиваю: я со многим согласен. Но, если говорить о различных крупных проектах и программах, то я бы хотел сразу сказать: вот эта идея, скажем, реализации большой программы, посвящённой домам, дорогам, земле, – это хорошая идея. Мы обсуждали это с Григорием Алексеевичем [Явлинским], когда встречались, тоже эту тему обсуждали. При этом я не считаю правильным, чтобы законодательство в этой сфере никак не мотивировало людей. Вы привели пример с целевым назначением земли, которая отводится под строительство. Мне кажется, что здесь наше законодательство должно быть более жёстким – с одной стороны, а с другой стороны, может быть, более приспособленным под человеческие запросы. Нужно, чтобы землю можно было получить легче, но в то же время спрос за неосуществление строительства или за нецелевое использование, должен быть жёстче – вплоть до изъятия.

То же самое (я до этого встречался с другими нашими партиями) в отношении агарной земли. Землю нужно давать легче, но в то же время за неиспользование земли под сельскохозяйственные нужды должна наступать санкция: 3–5 лет не используешь – земля должна изыматься.

Это мне кажется достаточно важным.

Про народные рынки говорили. Мне кажется, что идея сама по себе хорошая, но мы неоднократно уже обращались к нашим малым предпринимателям, наши коллеги, наверное, сейчас об этом тоже скажут. Ведь не хотят брать зачастую такие рынки. Я с губернаторами разговаривал, Москва – отдельная ситуация, конечно, но в небольших городах власти готовы отдать помещение и землю под рынки. Далеко не всегда средний и малый бизнес готов это забрать. Может быть, здесь действительно лучше действовать в соответствии с идеей о государственно-частном партнёрстве, чтобы часть рынка была у государства, государство пусть процессы всё-таки организует, но в то же время часть прав на соответствующие площади были у малых предпринимателей. Но тогда желательно обеспечить такой правовой режим, чтобы эти доли не были скуплены какими-то там приезжими или заезжими предпринимателями, чтобы там были настоящие лавочники, что называется.

РЕПЛИКА: Целевое назначение.

Д.МЕДВЕДЕВ: Да, чтобы там не появился крупный собственник, который, как Вы сказали, на Багамах будет эти деньги подсчитывать.

В отношении тарифов тема тоже сложная и тяжёлая. Тот рост тарифов, который происходит, – мы же с вами понимаем: он не случайно происходит. Это всё отчасти было запланировано, и это осознанная линия, которую проводило Правительство и должно проводить. С чем она связана? С тем, чтобы всё-таки повысить конкурентоспособность нашей экономики. Но, с другой стороны, у нас сейчас кризис, и мы должны следить за этими процессами значительно внимательнее. В ряде случаев можно, конечно, и ограничить аппетиты и отказаться, допустим, от каких-то программ, хотя в целом для экономики делать это всё-таки не очень хорошо. Но с чем я точно согласен: это нужно следить за аппетитами крупных компаний и вообще любых компаний, которые получают государственную же поддержку.

Я, кстати, об этом впервые сказал в Лондоне, после этого довольно быстро Правительство реализовало это решение. Сейчас по всем бонусам решения в отношении государственных компаний приняты. Во-первых, эти бонусы теперь всем известны, и, во-вторых, на эти бонусы наложен мораторий. Там есть и непрозрачные расходы – Вы правы, там всякого рода торги, решение о том, кто является головным поставщиком. Это всегда такая не простая тема. Я в совете директоров много времени провёл, вы, наверное, знаете. Я знаю, как эти процессы идут, насколько нелегко иногда разобраться в необходимости, скажем, приобрести ту или иную продукцию у единственного поставщика, с одной стороны, и желанием на этом что-то заработать у менеджмента – с другой. Поэтому это действительно тема, которая должна быть в поле зрения государственных представителей в этих компаниях и вообще просто советов директоров.

В отношении того, что малые партии никогда не поднимутся, если будут льготы для больших. Но я же сказал не так: что «китайской стены» между «ареопагом», который попал в Государственную Думу, и всеми остальными быть не должно, тем более что часть присутствующих здесь партий была в Государственной Думе – это же правда. У всех бывают сложные времена: и популярность падает, ещё какие-то процессы происходят. Поэтому различия, на мой взгляд, должны быть, но они не должны быть фундаментальными, драматическими, чтобы этот зазор становился всё шире и шире. Как раз то, что мы в последнее время делаем, суть моих идей заключается в том, чтобы эти различия уменьшать, а не множить. И то, о чём мы только что говорили и с Вами, и с Геннадием Юрьевичем [Семигиным], направлено на то, чтобы эти различия становились меньше.

* * *