Американский ежеквартальный журнал The Washington Quartely в весеннем выпуске публикует статью американского политолога и государственного деятеля Збигнева Бжезинского "Выбор Путина", в которой проводится обстоятельный анализ политического, общественного и экономического развития России при президенте Владимире Путине, отмечаются провалы и их последствия для будущего страны.

"Как история рассудит наследие человека, которого американский президент когда-то назвал родственной душой, которого британская королева приветствовала на торжественном ужине в Букингемском дворце и ради которого французский президент превратил встречу, где предполагалось присутствие исключительно стран-членов НАТО, в празднование дня рождения (без предварительных консультаций с латвийцами, на чьей территории должна была состояться встреча); человека, который смог купить коммерческое сотрудничество бывшего канцлера Германии и перед которым практически преклонил колено бывший итальянский премьер-министр? – размышляет Бжезинский. – В льстивом порыве западная пресса восхваляла стремительное восхождение Путина в ранг мировой знаменитости так, как не нахваливала ни одного другого российского лидера в истории. Исключением служат, пожалуй, разве что милости, коими одаривали царя Александра I восхищенные дамы в салонах Лондона, Парижа и Вены после поражения Наполеона".

Ответить на этот вопрос, по мнению бывшего советника по национальной безопасности США, позволит анализ долгосрочных негативных последствий для российской политической системы, экономики и геополитического положения, какими, вероятно, обернутся путинские решения, несмотря на их очевидный успех в краткосрочной перспективе. Бжезинский предлагает не только дать "более просвещенную историческую оценку", но и сравнить реалии, формирование которых происходит в данный момент в России в результате проводимой Путиным политики, и то, что могло бы стать "альтернативными плодами его президентства, принимая во внимание сложные реалии в России в начале 2000 года, когда Путин был избран на пост президента обеспокоенным окружением его стареющего предшественника".

Бжезинский задается вопросом о том, какие мотивы двигали Путиным, за 8 лет преуспевшим в стабилизации российской экономики и в восстановлении национальной гордости – правда, в основном, благодаря "политической эксплуатации финансовых выгод международного спроса на российские энергетические ресурсы".

"Очевидно, вопросы восстановления мощи и престижа России с самого начала играли важное значение для Путина", – пишет Збигнев Бжезинский, добавляя, впрочем, что суждения о путинских мотивах будут носить достаточно спекулятивный характер в силу того, что готовящийся покинуть свой пост президент редко высказывался на эту тему и поэтому в распоряжении наблюдателей есть совсем немного "ключей", на которые можно опереться.

Вероятно, самым ярким стал публичный комментарий Путина в 2005 году о том, что крах Советского Союза был "величайшей геополитической катастрофой XX века". Произнеся эти слова, Путин продемонстрировал свою озабоченность восстановлением статуса Москвы как глобальной силы. Кроме того, ему, как выходцу из группы силовиков, скорее всего, хотелось обернуть вспять последствия этого краха и вернуть "пьянящее ощущение власти, распространенное в этом сегменте, вероятно, больше, чем в других слоях бывшего советского бюрократического аппарата".

Более того, это замечание заставляет предположить, что в шутливом, но странном "салюте", отданном Путиным его бывшим начальникам в КГБ в День чекиста в декабре 2000 года, таился больший смысл, чем предполагалось изначально.

"Прибыв в печально известную штаб-квартиру КГБ на Лубянке в качестве президента России, Путин вел себя так, словно он все еще его сотрудник: он отдал честь своим бывшим командирам и загадочно отрапортовал: "Инструкция номер 1 по получению полной власти выполнена". Может ли это быть косвенным упоминанием о цели, которую поставили перед собой молодые и высоко мотивированные функционеры КГБ, в их числе и Путин, вытесненные со своего места и возмущенные крахом советской мощи?" – задумывается Бжезинский.

Кроме того, особая злоба, с которой Путин приступил к решению чеченской проблемы сразу же после прихода к власти, в том числе его вульгарное публичное замечание о том, где должны умирать чеченские мятежники, формирует, как отмечает Бжезинский, образ лидера, который с самого начала поставил перед собой цель не только положить конец постсоветскому кризису, но и восстановить устрашающую мощь советской эры. Непрерывная и длившаяся не один год военная кампания подавления, в которой было убито, по меньшей мере, 100 тыс. чеченцев, имела два прямых и значительных систематических последствия: "Она привела к реконсолидации и реабилитации ослабленного и деморализованного советского аппарата безопасности, создав базу поддержки для политического господства силовиков в Кремле, и направила российский национализм в русло недемократической ксенофобии".

Еще один ключ о мотивах Путина Бжезинский видит в очевидной "личной враждебности" Путина в отношении к одному российскому олигарху, который имел смелость оспорить грани, разделяющие политический и финансовый сектора постсоветской России. "Каковы бы ни были нарушения Михаила Ходорковского во времена приватизаций ельцинской эры, проходивших под лозунгом "выживает богатейший", к рубежу веков Ходорковский и его нефтяная компания ЮКОС стали символом экономической системы, которая все более напоминала западный свободный рынок. В то же время все более активная роль олигарха в России и за ее пределами от лица продемократического активизма с частным финансированием подразумевала концепцию политического плюрализма, чуждого более традиционному представлению Путина о возрожденной России".

В российских источниках сообщалось о том, что и сам Путин стал экстраординарно, а посему подозрительно богат. В начале ельцинской эры Путин был заместителем мэра Санкт-Петербурга, Анатолия Собчака, о котором поговаривали, что он порядком коррумпирован. Эти слухи частично всплыли во время второго президентского срока Путина – Путина связали с некими сделками с участием Финляндии. В ноябре 2007 года Андерс Аслунд, старший научный сотрудник Института интернациональной экономики Петерсона, повторил некоторые предположения, делавшиеся российскими и немецкими источниками, в отношении частного состояния Путина и подсчитал, что оно составляет не менее 41 млрд долларов. Большая его часть – это акции в государственных энергетических предприятиях, включая 37% акций "Сургутнефтегаза" и 4,5% акций "Газпрома".

Поэтому, заключает Бжезинский, вопрос о том, как защитить такое богатство после ухода из власти, мог стать одной из главных причин вероятного нежелания Путина уступать политическую власть. Силовики тоже стали богатыми – по модели госсобственников в Нигерии или Саудовской Аравии, и частично их состояния припрятаны за границей. Слияние политической власти и личного богатства в современной России олицетворяет Дмитрий Медведев, долгое время совмещавший пост главы президентской администрации Путина и председателя правления "Газпрома", а ныне – очевидный наследник президентского кресла.

"Всепроникающая коррупция среди власть имущих, вероятно, будет иметь еще одно дополнительное непроизвольное последствие", – предупреждает Бжезинский, поясняя, что в дальней перспективе, как и в других богатых энергетически странах с аналогичными тенденциями, "коррупция элит, включая массовое размещение состояний за границей, может стать мощной причиной для общественного недовольства, особенно когда иссякнет нефть в скважинах. В краткосрочной перспективе, однако, подобная коррупция инстинктивно заставляет коррупционеров вставать в самооборону, и этим и объясняется оппортунистическое стремление Путина использовать националистическую ксенофобию для мобилизации общественной поддержки в пользу тех, кто у власти, и для отвлечения общественного внимания от привилегий, связанных с властью".

В итоге возникает портрет вовсе не доктринера и политического фанатика, стремящегося возродить сталинизм или Советский Союз, а "безжалостного продукта КГБ, дисциплинированного и решительного националиста, стремящегося восстановить мощь России; которому, как предприимчивому получателю неожиданных финансовых благ, обрушившихся на Россию, не чуждо тихое наслаждение и тайное сбережение материальных выгод этой политической власти".

По-настоящему демократическая система, подчеркивает Бжезинский, "создает угрозу для власти и богатства Путина и силовиков. Поэтому комбинация националистической гордости и материальной личной выгоды диктует такое государство, которое, хотя и не принимает сталинский тоталитаризм и не оживляет советский коллективизм, тем не менее отвергает политический плюрализм и механизмы настоящего свободного рынка. Государство и экономика сливаются в теории и в практике".

Бжезинский обращает внимание на тот факт, что речи Путина – "в определенной степени напоминающие цветистый стиль фашизма, но идеологически лишенные его содержания" – не отражают никакого исчерпывающего взгляда на то, какими должны быть российское государство, экономика и общество. "Националистическое ликование прошлого и пространные разговоры о "суверенной демократии" не содержат существенных указаний на то, каким будет будущее России. Путин склонен в большей степени сосредотачиваться на ближней перспективе и делает упор на гордости, мощи, глобальном статусе и экономическом прогрессе, но не распространяется о более масштабных замыслах. Его главные мотивы – укрепление государства и максимальное увеличение благосостояния и демонизация внутренних или внешних врагов. Как политический символ, будь то на плакатах или в выступлениях по телевидению, он демонстрирует триумф воли".

В любом случае, эффективный контроль Путина над политической властью, финансовыми активами государства и над дезориентированным обществом привели к тому, что Путин принимает решения, которые толкают Россию в трех основных направлениях: политически ко все более репрессивному государственному авторитаризму; экономически – к более централизованной государственной экономике; на международной арене – ко все более четко выраженной ревизионистской позиции. Каждая сфера, подмечает автор статьи, отражает не только личные склонности Путина, но и общие интересы его единомышленников среди элиты, и таит в себе долгосрочные опасности для будущего России.

В политической сфере Бжезинский противопоставляет складывающийся в России "репрессивный авторитаризм" становлению института все более демократического конституционного государства, которое было бы возможно, если бы Россия пошла другим путем. Политическая система России не имитирует ни бывший Советский Союз, ни нацистскую Германию, ни современный Китай и не является тоталитарной системой, такой как сталинская или гитлеровская – им были свойственны ГУЛАГи, геноцид, всепроникающий социальный контроль и массовый террор. В отличие от тоталитаризма, нынешний репрессивный авторитаризм России еще оставляет место для индивидуального инакомыслия, частной свободы слова и частной неполитической жизни.

"8 лет Путина у власти были регрессом в сторону своенравной и репрессивной политики, но они могли бы быть отмечены, по крайней мере, умеренным прогрессом в сторону конституционной системы правления. Поворот к политическому авторитаризму в России был выбором, а не необходимостью", – резюмирует Бжезинский.

В экономическом аспекте, согласно анализу Бжезинского, Россия движется к централизованной государственной экономике, хотя могла бы приближаться к прозрачной экономике смешанного типа. "Основной целью экономической системы, сформированной Путиным, было укрепление государства, а не содействие социальной инициативе с целью обновления российского общества", – пишет он. "В условиях разваленной экономической жизни страны утверждение политического контроля над ней было соблазнительным вариантом в ближайшей перспективе. Однако в долгосрочной перспективе это чревато опасностями для будущего социального благосостояния и международной экономической конкурентоспособности России". Что касается последнего, то у экономики при Путине есть две определяющие характеристики, которые, вероятно, будут иметь негативное значение для перспектив России. Первая – концентрация национальных экономических решений в руках узкого круга политически влиятельных и зачастую имеющих большое личное состояние чиновников. Вторая – возникновение национальной экономики, где заправляет кучка корпораций с неясным правом собственности (например, ключевые энергетические компании, промышленные предприятия и банки). В результате складывается система корпоративного "статизма", в которой власть имущие действуют так, как будто они – владельцы корпораций, хотя легально ими не являются, в то время как зачастую скрытые владельцы делят выгоды с власть имущими, участвуя в принятии решений.

Более того, продолжает Бжезинский, политическая концентрация национальных экономических и финансовых решений, помноженная на симбиотическое слияние политической власти и экономического богатства, породила "паразитический правящий класс, в то же время способствуя удушению конкурентных инноваций. Для этого правящего класса, движимого своекорыстием, укрепление государства было очевидным выбором. Этот богатый правящий класс не отказался от размещения миллиардов сомнительно приобретенных средств за границей, и легально, и с помощью отмывания денег. Российские состоятельные силовики и олигархи, несмотря на свой национализм, предпочли инвестировать в недвижимость на Ривьере и в Лондоне или просто перевести свои деньги на Кипр или Каймановы острова, вместо того чтобы инвестировать в нуждающиеся регионы России.

Зависимость России от притока капитала в обмен на российские нефть и газ также значительно снижает способность страны поддерживать технологические инновации и промышленную динамику в глобальной конкуренции за экономические преимущества, полагает Бжезинский: в сфере промышленных технологий Россия не только отстает на 20 лет от развитых стран, но и разрабатывает в 20 раз меньше инновационных технологий, чем Китай, и по сравнению с Китаем выделяет значительно меньше средств денег на исследования и разработки.

Но самый вопиющий изъян путинских лет – это отсутствие амбициозной масштабной программы по формированию действительно современного российского общества, которое использует возможности, предоставляемые значительным ростом цен на быстро расширяющийся энергетический экспорт России. За все 8 лет так и не было представлено такого всеобъемлющего плана, а националистическое хвастовство по поводу статуса мировой энергетической державы не в состоянии эффективно заменить его.

Управление национальной экономикой при Путине было отмечено краткосрочными успехами, признает Бжезинский – выходом из кризиса, стабилизацией и ростом, но в то же время нельзя не обращать внимания и на упущенную долгосрочную возможность – твердо направить Россию по пути превращения в действительно современное общество с продуктивной смешанной экономикой. Путин не сделал этого выбора.

На мировой арене Путин приложил немало усилий для восстановления статуса "энергетического сверхгосударства" и глобального превосходства, указывает Бжезинский, но немногие россияне осознают, что политическая значимость, к примеру, ядерных возможностей России существенно подрывается слабостью универсальных нестратегических сегментов военной мощи, и в итоге у России остается лишь возможность вступить во взаиморазрушающее противостояние с США, а ее возможность проецировать военную мощь на другие сферы серьезно ограничена. Важность заявки на статус энергетической сверхдержавы подрывается тем фактом, что она формирует "паразитическую политико-экономическую элиту, безразличную к долгосрочному всеобъемлющему экономическому развитию". По словам Дмитрия Тренина, ведущего российского внешнеполитического аналитика, статус энергетической сверхдержавы – это миф, причем опасный.

В отличие от Советского Союза, у России больше нет идеологии, пользующейся мировой популярностью. В некоторой степени Москва может компенсировать ее отсутствие, попросту покупая влияние в ключевых зарубежных столицах, будь то Вашингтон или Берлин; однако за деньги можно купить лишь услуги конъюнктурщиков, а не пылкую приверженность. В этом контексте проведение внешней политики, в основе которой лежит недовольство американским статусом сверхдержавы и попытки ограничить доступ ЕС и Китая к энергетическим ресурсам в других частях СССР, изолирует Москву, указывает Бжезинский, подчеркивая, что особую озабоченность у России должно вызывать то, что ее соседи движутся к такой организации, которая еще больше сократит влияние России. ЕС консолидирует экономическую и политическую интеграцию, расширяется. Пекин развивает активное стратегическое сотрудничество в Азии. Иран в конечном итоге почти наверняка будет ориентирован на ЕС и Китай, да и исторически он предрасположен к антироссийской враждебности.

"Учитывая потенциально угрожающую геополитическую изоляцию России, будущие российские лидеры столкнутся с тем фактом, что путинская внешняя политика обречена на провал, – подчеркивает Бжезинский, – а попытка создать эксклюзивную сферу российского влияния между Западом и Востоком на территории бывшего СССР, включая сопротивляющихся Грузию и Украину, – это рецепт национальной катастрофы. Ностальгия по имперскому прошлому не просто несовместима с современными реалиями, но и контропродуктивна".

По мнению политолога, единственный конструктивный выбор России в сфере геополитики – это признать свое европейское культурное наследие, становясь все более демократическим конституционным государством, основанным на законной прозрачной смешанной экономике, и расширяя связи с ЕС.

Национальный авторитаризм и корпоративный статизм с налетом устаревшей имперской ностальгии в данный момент замораживают историческую эволюцию России. Однако даже при путинском режиме есть ободряющие признаки более просвещенных тенденций, к которым Бжезинский относит заявления бывшего министра экономического развития Германа Грефа в противовес взглядам первого вице-премьера Сергея Иванова на экономическом форуме в Санкт-Петербурге в июне 2007 года, существование пускай и расколотой, но открытой оппозиции политическим и экономическим решениям Путина, а также то, что более молодое поколение, которое в течение следующего десятилетия придет на смену остаткам КГБ советской эры, хорошо образовано и более демократически настроено.

Бжезинский призывает Запад извлечь основной урок из неутешительного опыта отношений с Путиным: умасливать "эго" кремлевского лидера поодиночке не так продуктивно, как скоординированно формировать привлекательный для России геополитический контекст. Так, членство Путина в "большой восьмерке" трагическим образом не превращает его в верного демократа. Западу следует сознательно создавать внешние условия, которые приведут будущих лидеров Кремля к выводу, что демократия и интеграция с Западом соответствуют и интересам России, и интересам Запада. К счастью, поскольку российские граждане больше не изолированы от Запада, возрастают шансы на то, что они могут прийти к этому выводу раньше, чем Кремль.